Кай закрыл ему рот поцелуем, а потом ― после ― пробормотал:
― Ты сам как произведение искусства.
Хань слабо улыбнулся и чуть выгнулся в его руках. Немного горько ― Кай никогда не звал Ханя по имени. Ни разу. Наверное, на этот счёт у демонов непременно есть какие-то правила, но Ханю было на них наплевать. Немного сердито он провёл ладонью по бедру Кая, погладил ощутимо пульсирующий под пальцами член и потёрся о него собственным. И затаил дыхание, устремив взгляд в зеркальный потолок.
Гибкие мышцы под тёмной кожей, непохожесть двух сплетённых тел, игра на контрастах, медленное проникновение, томный стон и уверенный толчок. Смятые белые простыни и извивающиеся теневые змейки на кровати. Кай любил его сам, любил тенями и заставлял сходить с ума. Потому что столько чувственных впечатлений за раз ― это чересчур для обычного человека.
Хань слизнул капельку пота с подбородка Кая и крепче обхватил его ногами, сильнее притягивая к себе. Он задыхался, устав постоянно задерживать дыхание. Из-за нехватки воздуха голова кружилась, а последствия от каждого толчка, от движений внутри его тела ослепляли яркостью и силой. Хань жмурился от прикосновений горячих пальцев к собственной груди, но снова упрямо открывал глаза, чтобы видеть всё до мелочей в отражениях на потолке. Видеть потемневшие соски, как их ласкают, как прячут тёмные волосы, когда Кай накрывает их губами или покусывает, заставляя Ханя стонать в голос и рывками подаваться навстречу окутанному тенями телу.
В такие минуты Хань готов был упиваться собственной уникальностью. Он единственный человек, которого любил самый настоящий демон, порождение теней. Любил даже этими самыми тенями.
И он раскинул руки в стороны, выгибаясь на смятых простынях, когда Кай изливался в него, принял ещё несколько плавных толчков, сильнее разводя бёдра, и кончил сам, запрокинув голову так, что уже ничего не видел в зеркалах, даже самих зеркал больше не видел…
Его баюкали в объятиях, сплетённых из теней, расчёсывали пальцами спутанные и влажные от пота волосы, согревали припухшие от поцелуев губы тёплым дыханием, прижимали к твёрдому и гибкому телу, гладили по лицу, а он пытался прийти в себя после всего, что было. Потому что для обычного смертного всё это…
Чересчур.
― Дыши… ― робкая просьба, низкий глуховатый голос над ухом, невесомый поцелуй в уголке рта, ― пожалуйста, дыши.
Да, воздуха маловато, то есть, его нет вовсе, но Хань не помнил, как делать вдох. Что же для этого нужно? Да и нужно ли вообще, если ему и так хорошо?
― Дыши! ― Нежные раньше губы стали злыми и требовательными, как и пальцы, которые вдруг зажали нос. Вдох в итоге сделать получилось, но каким же лишним он теперь казался…
Хань закашлялся, сипло втянул в себя новую порцию воздуха и снова подавился кашлем. Кай что-то шептал ему на ухо и баюкал в объятиях, словно ребёнка.
― Как глупо… так и знал… прости… не нужно было… с самого начала было слишком глупо…
― За… ткнись, ― велел хриплым голосом Хань. Смуглые пальцы забрались вновь в его волосы, и Кай прижался лбом к его лбу.
― Не трудись, сам знаю, что дурак, ― пробормотал он. ― Боюсь, следующий раз может стать последним.
― Как и следующая… картина? ― вернулся к проигнорированному ранее вопросу Хань.
Кай промолчал, но это молчание оказалось красноречивее любых слов.
― Это из-за разницы сущностей? Или у меня не осталось почти ничего? Ни сил, ни души…
― Из-за разницы сущностей, ― неохотно ответил Кай и погладил пальцами его левую бровь. ― Ну и сил у тебя тоже осталось немного. Всё вместе. Ты всё ещё хочешь меня нарисовать?
― Сейчас?
Кай кивнул.
― И я нарисую тебя. Посмотрим, у кого получится лучше. Отнести тебя в ванную?
― Я сам! ― обрычал Кая Хань, с сожалением выбираясь из тёплых объятий. И он едва не упал, когда поднялся с кровати ― ноги подкашивались, от слабости кружилась голова и чуть подташнивало из-за мелькающих перед глазами пятен.
Кай молча закинул его руку себе на плечо и повёл в ванную. Спасибо, что не понёс, а то совсем бы…
― В теории… сколько мне осталось? ― тихо спросил на ходу Хань. ― По времени? День? Неделя? Месяц? Час? Год? Сколько?
Кай ничего не ответил, ещё и глаза отвёл в сторону.
― Что, прямо сейчас могу сдохнуть? ― ядовито уточнил Хань, но Кай вновь промолчал, не поддавшись на провокацию. ― Послушай…
― Если ты всё ещё хочешь рисовать, советую поспешить, ― перебил его Кай, сунул в руки полотенце и захлопнул дверь ванной, оставшись по другую сторону.
― Эй!
― Не имею ни малейшего желания обсуждать сроки твоей смерти, потому что предпочитаю тебя живого. Отстань и поторопись, ― донеслось из-за двери в ответ на возмущённый вопль Ханя.
☆☆☆
Они уже довольно долго сидели напротив друг друга и в полной тишине водили по бумаге карандашами, время о времени обмениваясь быстрыми взглядами и оценивая копию и оригинал.
Хань закусил губу, чтобы спрятать улыбку. Он отметил, что Кай рисует плавно, аккуратно, но слишком сильно нажимает карандашом на бумагу. Сам Хань рисовал линиями определённой длины, тонкими, частыми, поэтому он и любил технику сфумато ― она идеально подходила ему игрой теней и света, неявной дымкой, туманной завесой. Хотя рисовать в такой манере Кая было трудно, ведь в нём сочетались исключительно резкие и чёткие линии, без двусмысленности и туманности. Техника сфумато чересчур смягчала облик Кая. До неузнаваемости. И Хань сердито шипел, растирал линии пальцами и начинал снова. Его карандаш легко скользил по бумаге, совсем не так, как у Кая. Он оставлял на белом только тонкие тёмные линии ― больше ничего. У Кая помимо линий оставались вмятины на бумаге.
Когда Хань в очередной раз взглянул на свою модель, обнаружил, что Кай закончил уже и просто смотрит на него немного задумчиво и мечтательно.
― Быстро…
― Мне портреты даются легче, ― пожал плечами Кай и легонько улыбнулся уголками губ. ― И тебя приятно рисовать ― ты красивый.
― Ты тоже, но, чёрт бы тебя… ― Хань стёр пальцем ещё одну неуместную линию.
Теперь Кай улыбался уже открыто и широко.