— Пэнс, пустяки, успокойся, — разберет Гарри прежде, чем приходится завернуть за угол, и вот уже распахнутые двери Большого зала, что сегодня наводнен улыбками и сердцами.
И от этого тошно настолько, что понимает: не сможет в себя запихать ни кусочка, даже глоток тыквенного сока. Никак, невозможно. Не избавиться от запаха, привкуса шоколада, которым, кажется, пропитался и воздух.
Розовощекие купидоны все еще мельтешат, точно мухи в конюшне, изредка мелькают домашние совы и филины, наверняка, доставляя подарки потяжелее. Гарри благодарит небеса и Моргану за то, что ему в руки еще не упало с зачарованного неба ни одно из сердец. Вон, даже у Гермионы возле тарелки — сразу три штуки, и Рон неодобрительно косится на них и пыхтит, набивая рот пирогом поплотнее. Вот только Гарри купидоны облетают по какой-то замысловатой траектории, почти что зигзагом. Не иначе, как предупреждены пострадавшим собратом…
Дамблдор берет слово, постукивая вилкой по кубку, призывает к порядку. Кажется, или у него на шляпе то и дело распускаются лилии и анютины глазки? И это было бы ужасно смешно, если бы Гарри не боролся с желанием разломать пару скамеек или свернуть чью-то высокомерную… идеальную челюсть…
Он не пытается слушать, уже откровенно не сводит взгляда со стола слизеринцев, откуда Пэнси зыркает злобно и явно мечтает пустить в лоб Аваду, где Крэбб и Гойл переговариваются хмуро, где Забини умудряется лапать белокурую слизеринку и одновременно ослепительно улыбаться через весь зал Лаванде… где… где свободное место, как зияющая дыра, как… ошибка… где долго, так невозможно долго нет Драко Малфоя.
И не то, чтобы Гарри было до этого дело.
Ему сейчас бы просто на воздух, вдохнуть полной грудью, проветриться от этой сладости, духов, ароматов. Ему бы в спальню пробраться, к своему сундуку и лишь одним глазом взглянуть на ту карту, проверить… всего лишь убедиться, что он в порядке… не творит гадости исподтишка…
Все стихнет внезапно, а потом в зал вернутся смешки, перешептывания, стук приборов о посуду, чавканье Рона… И Гарри уже соберется было юркнуть с скамьи и быстро, незаметно… из зала. Но тут на бокал точно напротив усядется купидон, вздохнет как-то тяжко, прижимая к груди валентинку.
— Обещай, что не утопишь в кувшине с тыквенным соком и не вырвешь мне крылья. Я… я просто вестник, ты знаешь?
Говорить они не умеют, только журчат что-то там себе мелодично, а голос при этом раздается прямо у тебя в голове, и другим не понять, не подслушать.
— Но… почему ты подумал?.. Я никогда…
— Так много открыток и подарков было сегодня Гарри Поттеру. Нам… запретили… подкупили… не знаю. В итоге всего одно — для тебя. Не сердись.
Улыбнется лукаво, сверкнув очаровательными ямочками на щеках, и протянет открытку. Ярко-алую, с чуть загнутым краешком…
И это как молния, раскалывающая на части мир, горизонт, выворачивающая бытие наизнанку.
— Где он?
Сорвется с места, роняя скамью, не обращая внимания, что все замолчали, глядят пораженно, что Рон ему что-то кричит, опрокидывая на себя миску салата, а Гермиона дергает того за рукав и выглядит озадаченной, хмурой, точно забыла очень важный урок, который зубрила всю ночь.
— В дальней башне, что в восточном крыле, там почти никого не бывает… сидит на ступеньках, тоскует…
Веселый голосок в голове все тише… и тише… оборвется серебристым смехом. Не заметит… горит… горло горит, и в висках перестуком: “Драко? Как ты… как может?..”
В пальцах плотный алый кусочек картона — тот самый. Банальное сердечко с чуть смятым второпях уголком. Страшно открыть, вдруг кричалка… вдруг зашипит, укусит, или обольет ледяным малфоевским ядом… с головы до ног искупает.
Вперед, и вперед, и вперед. Портреты таращатся вслед удивленно, и даже Полная Дама пытается что-то кричать. Кровавый Барон кивнет глубокомысленно и ухватит за шкирку Пивза, замышляющего очередную подлость.
…Драко сидит на ступенях, грустный и чинный. Плечи немного поникли, и глаза, как пустые стекляшки, а в пальцах — две деревяшки, бесполезные обломки того, что некогда было палочкой. Первой палочкой Драко Малфоя. Странно, он не пытается орать или драться, зыркнет равнодушно и дернет плечом, мол, давай, герой, начинай…
А Гарри… Гарри запнется, точно с размаха в невидимую стену лицом. Почувствует, как краснеет, как уши пылают и жмет воротничок. Страшно… ему не было так… никогда… даже перед лицом смерти, в плену у ПСов… столько раз, а теперь…
— Так это было… Малфой… это ты… мне?.. — и нет, подходящих слов опять не найдется, не сейчас, когда так отчаянно страшно, когда в груди так стучит.
— Невероятно красноречиво, Поттер. Что, пришел посмеяться? А Уизелла где потерял? Впрочем, наверное, сейчас прикончит куриную ножку, и догонит? Не отказывай себе… Гарри…
Ударит именем, залепит наотмашь. Так, что воздух из легких — долой… это впервые… всего лишь несколько звуков, что сложились в имя… такое простое имя, он слышал его столько раз, что не счесть. Столько раз и никогда — от Малфоя.
— Ты мне? И зачаровал все другие… это что… Драко… шутка?
— Ты открытку вообще открывал? — тихо-тихо, безмерно устало… смирившись…
— Я? Нет, я…
Боялся… так страшно, что надежда, пустившая ростки, подарившая крылья… вдруг рухнет под ноги, разбиваясь о камни. Миллиардом неразличимых глазу хрустальных осколков, каждый из которых вонзится под кожу и останется навсегда незримыми ранами…
— Так к чему эти вопросы? Прочти…
И руки не слушаются, точно чужие, и буквы пляшут перед глазами, убегают и спотыкаются. Глаза почему-то слезятся, и слова никак не желают складываться в предложения. Он различает только обрывки: “Поттер… желаешь… и в Хогсмид… это единственный раз… не решусь… Ты можешь, Мерлин… смеяться… не могу больше… Гарри… Гарри… и Гарри…”
И даже этого слишком много для того, чтобы уместить в голове.
— Ну, так ты скажешь?..
— Значит, ты не смеялся?
Шагнуть вперед, оглушенным. Сердце не бьется, так горячо где-то в горле… ледяные ладони. В ушах — звенит так, что не слышно… встряхнуть головой, отгоняя…
— Драко? Ты правда? Ты правда?.. меня…
— Нет, Поттер, я так развлекаюсь…