“Добро пожаловать на 76-ые Голодные Игры”, - шепнул он ей, усмехаясь, когда маленький отряд вступил на разгромленные окраины Капитолия.
“И пусть удача всегда будет с вами”, - добавила она и с усилием улыбнулась в ответ, находя на ощупь его теплые пальцы.
Недолго продлился твой медовый месяц, Финник Одэйр.
“Значит, продолжим уже в Капитолии. Когда победим”, - Он смеялся так заразительно, что Китнисс почти забыла о ноющей боли в груди, падая, погружаясь, проваливаясь в эти глаза, что сейчас блестели не холодной сталью, как это было на Арене, в них отражалось солнце, что бросало золотистые отблески и на его мягкие кудри, которые так хотелось взъерошить рукою. Хотя бы раз.
Лишь бы ты был счастлив Финник. Лишь бы ты опять мог улыбаться.
Но солнечные лучики никогда уже не запутаются в его волосах, отливающих золотом. И она так и не скажет ему все, что не успела.
- Финник…
На рассвете зябко, и она по привычке берет колчан и лук прежде, чем выйти наружу. Морозный воздух холодит щеки, и кожа покрывается инеем, губы синеют, а кончики пальцев покалывает крошечными невидимыми иглами. Он стоит прямо напротив - через улицу. Губы сжаты в тонкую полоску, а глаза смотрят грустно и как-то… осуждающе, может быть?
- Ты должна убить Сноу, Китнисс Эвердин. Это все, о чем ты можешь думать сейчас. Забудь обо мне. Хватит мучиться, Китнисс. Ты ничего не можешь изменить.
- Финник! - Лук падает, громко ударяясь о твердую промерзшую землю, когда она бежит к нему, раскинув в стороны руки. Секунду. Целую бесконечную секунду она верит в досадную ошибку, верит, что его не разорвали на куски переродки, когда он прикрывал ее спину.
Укоризненно наклоняет голову и смотрит из-под бровей так пристально, что она будто спотыкается, осекаясь. И понимает. Понимает, до конца впуская в себя эту рвущую сознание боль. Финник мертв. Его нет здесь и никогда уж не будет.
- Сойка-пересмешница, обещай мне. Обещай, что ты сделаешь это.
Он такой красивый, что дыхание перехватывает. Просто коснуться кончиками пальцев щеки, скользнуть губами вдоль линии скул, запустить пальцы в волосы…
- Я сделаю это. Клянусь тебе, Финник. Твоя… смерть не будет напрасной, - слезы душат сильнее, чем накинутая на шею удавка, и фразы получаются рваными с надрывом. - Зачем ты? Почему?
Это мог быть кто угодно, так почему именно он? Тот, кто единственный из всех них имел шанс на нормальную жизнь. Тот, кого никогда не увидит жена и еще не рожденный малыш.
- Позаботься о них, Огненная Китнисс.
Это так жестоко, его просьба. Это как разрывная села прямо в сердце или ягоды морника под язык.
- Я все сделаю, Финник. Энни и ребенок будут в безопасности. Я позабочусь.
И каждый день буду помнить о том, что посмела возжелать то, чего (кого) никогда не могла получить.
- Спасибо, Китнисс. И помни, всегда помни о том, кто твой настоящий враг.
Светлеющее на востоке небо хмурится все сильнее, и крошечные колючие капли дождя падают сверху, царапая руки, лицо. Одэйр смотрит так пристально, что Китнисс понимает - в это мгновение он знает каждую ее мысль, каждое слово, что таяло на губах, так ни разу не прозвучав.
- Ты умер из-за меня. Прости. Прости меня, Финник.
Она вырвала бы свои глаза, лишь бы не помнить тот момент, когда он рухнул с лестницы вниз, увлекаемый десятками узловатых рук склизких уродов, созданных Капитолием, не помнить, как они рвали его на части, а ей оставалось лишь шептать сдавленно: “Морник, Финник, вспомни про морник”. Когда огненный цветок распустился под ногами, сбивая с ног жаркой волной, Китнисс поняла, что Победитель 65-х Голодных Игр выполнил свой долг до конца.
- Это не так. Ты не виновата, запомни, - ласковый шепот выдергивает девушку из туманных воспоминаний, и прозрачная рука касается растрепанной косы - будто гладит по голове. Она не чувствует прикосновения, но почему-то становится легче. Как если бы он обнял ее, как бывало прежде, тронул губами макушку и шепнул, что все будет хорошо, что он рядом, что он поможет. - Ты справишься, Сойка-пересмешница. Ты справишься, моя милая Китнисс.
Она вздрагивает, когда тяжелая ладонь опускается на плечо и тихий, но кажущийся оглушающим в утренней тишине, голос лейтенанта Боггса раздается прямо над ухом.
- Все в порядке, солдат Эвердин?
Китнисс молча кивает и переводит взгляд на то место, где только что видела Финника. Улица пуста. И только завывающий в трубах ветер гонит по мостовой смятые бумажки и шелестящие упаковки. Яркие и праздничные, как наряды капитолийцев в дни Игр.
========== 9. Финник/Энни ==========
Ему больше не нужно вытягивать себя из ночных кошмаров, бояться проснуться и узнать, что реальность будет хуже фантазий подсознания. Сейчас, когда он держит ее руки и заглядывает - тонет в ярко-зеленых глазах, распахнутых так широко, что на ногах не удержаться, сейчас он верит (знает), что дальше все будет хорошо. Потому что его Энни вернулась к нему. Потому что он снова может касаться волос цвета теплой поздней осени и скользить губами по мраморной коже, снова и снова пытаясь пересчитывать россыпь крошечных веснушек на носу и щеках.
- Я люблю тебя, Энни Креста, - шепнет он одними губами перед самым началом церемонии.
- Финник, мне страшно, - выдохнет она, улыбаясь. И тогда он понимает, что это волнение, предсвадебный мандраж, как дрожь в коленках и мурашки вдоль позвоночника. Он словно накрывается этой улыбкой, отгораживается ею, будто щитом, ото всех армий миротворцев, какие только может выставить Сноу.
“Никто не сможет сомневаться в вашей любви”, - сказала однажды Огненная Китнисс, не думая, что ее слова могут быть расценены как ревность. Ведь она смотрела на Пита Мелларка так, словно больше в мире не существовало никого. Так, словно все исчезли, и остались только они. Финник видел себя в ее отражении. Точно также он смотрел на свою Энни.
И будто время останавливалось, замирая на месте. Вернее, не так. Мир застывал вокруг них, пока он держал ее за руку, целовал мягкие губы и зарывался лицом в рыжие волосы, пахнущие морем, ландышами, … жизнью. Замирал или исчезал, растворялся, как