объединяет различные по своей природе реалии, но раздвигающий границы этого понятия почти до бесконечности. И здесь удачным ограничителем выступает семантический подход, который позволяет отсечь ту группу текстов, чья апотропеическая семантика не поддерживается апотропеической функцией (например, лечебные заговоры, содержащие мотив отгона болезни, или ритуал окуривания «испорченной» скотины), и ту группу текстов, чья апотропеическая функция не поддерживается апотропеической семантикой (например, благопожелания во время святочных обходов функционально направлены на то, чтобы «было все хорошо» и «не было ничего злого», но тексты благопожеланий обычно содержат семантику продуцирующую, а не апотропеическую).

Из приведенного анализа видно, что в зависимости от подхода понимание оберега может меняться от очень узкого до предельно широкого. Следует признать, что основное ядро этого понятия лежит на пересечении всех трех составляющих, главным образом, — на пересечении функционального и семантического аспектов. Таким образом, собственно оберегами могут быть признаны те тексты, чья апотропеическая функция поддерживается и определяется апотропеической семантикой. Например, затыкание крапивы, репейника, веток терновника или шиповника в углы и двери хлева накануне Юрьева дня или Ивана Купалы квалифицируется как оберег, поскольку функция этого действия — обезвредить ведьму, нанести ей увечье — следует {9} из семантики используемых для этого колючих и жгучих растений. Такие обереги можно назвать семантическими. К их числу относится бóльшая часть оберегов, функционирующих в славянских традициях. В более широком смысле под оберегами можно понимать тексты с апотропеической функцией, не имеющие очевидной апотропеической семантики. Назовем такие обереги функциональными. Сюда относятся в основном вербальные тексты, пришедшие в устную традицию из письменных источников и получившие статус оберегов в силу своего высокого сакрального статуса (например, апокрифическая молитва «Сон Богородицы»).

Каково же место оберегов в системе народной культуры? Специфика семантики оберега во многом зависит от его положения по отношению к другим частям народной культуры. Тексты, функционирующие в народной традиции, можно подразделить на две группы: описывающие устройство мира и регламентирующие отношения человека с этим миром. Очевидно, что апотропеи принадлежат ко второй группе. Тексты, определяющие правила отношения человека с миром, обычно называются запретами и предписаниями, хотя в принципе это одно и то же, поскольку запрет — это предписание, выраженное другими средствами. С функциональной точки зрения тексты-предписания содержат объяснения того, что нужно делать, а) чтобы «хлеб родился», «корова много молока давала», «дети рождались и были здоровыми»; б) чтобы «ребенка не сглазили», «ведьма у коровы молоко не отнимала», «птицы не портили посевов», «дьявол не тронул человека»; в) чтобы «заболевший человек выздоровел», «испорченная корова снова стала давать молоко», «нечистая сила, проникшая в человека, была из него изгнана». Первую группу вербальных текстов и магических приемов, направленных на производство, создание жизненных ценностей, можно назвать продуцирующей. Вторую, цель которой — охрана этих ценностей, — апотропеической, и третью, призванную исправлять, восстанавливать дестабилизированные участки культурного пространства — реабилитационной. Похожая классификация вербальных ритуалов по функциональному признаку была предложена польской исследовательницей Анной Энгелькинг, разделившей вербальные ритуалы на 1) «создающие» желаемое положение вещей в мире; 2) охранительные; 3) снимающие порчу [Engelking 1991, s. 75-85].

Из предложенной схемы видно, что оберег как класс текстов занимает промежуточное положение между текстами продуцирующими и реабилитационными, что влияет на его семантику. Если построить символическую шкалу и расположить на ней тексты всех трех перечисленных типов, то апотропеи будут находиться посреди шкалы, {10} пересекаясь на одном конце с продуцирующими, а на другом — с реабилитационными текстами. Эти пересекающиеся участки и будут составлять ту «маргинальную» часть семантики, которая в зависимости от ситуации может принадлежать как апотропеям, так и текстам двух других классов. Семантика обезвреживания, нанесения удара по источнику опасности, уничтожения опасности, ее отгона характерна как для апотропеев, так и для реабилитационных текстов, и принадлежность текста, несущего такую семантику, к тому или иному классу зависит от обрядовой ситуации.

Итак, основными критериями выделения оберега являются апотропеическая ситуация и апотропеическая семантика, поскольку апотропеические тексты не имеют таких структурных особенностей, которые бы отличали их от других классов текстов. Структура апотропеического текста определяется его жанровыми особенностями: оберег-заговор будет иметь стандартную структуру заговорного текста, оберег-приговор — структуру приговора.

Выбор оберега для той или иной ситуации зависит в первую очередь от того, как проявляется апотропеическая семантика и функция в текстах, поэтому основным объектом нашей работы следует признать конкретные способы выражения оберега в текстах традиционной культуры. Во-первых, под этим подразумеваются способы выражения апотропеической семантики — устойчивые мотивы, встречающиеся в оберегах, и лексические способы их выражения. Так, например, мотив создания магической преграды перед опасностью в русской традиции может реализовываться посредством ряда глаголов: преграждать, заступать, защищать, закрывать, замыкать, засекать, закрещивать, зааминивать, заговаривать и т.д. Мотив создания магического круга реализуется глаголами очерчивать, обходить, обводить, обсыпать, опоясывать, обтыкать, освещать.

Во-вторых, сюда относятся способы выражения прагматической организации апотропеических высказываний — прямые и косвенные способы выражения иллокутивных значений. Например, в прямом виде иллокутивная цель просьбы или мольбы выражается глаголами просить, умолять, молить в первом лице настоящего и будущего времени изъявительного наклонения: «я прошу» или «я умоляю» (так называемый «эксплицитный перформатив» в терминологии Дж. Остина) + глагол в форме императива, выражающий суть просьбы: «Еще я, раб Божий (имя рек), помолюся: пошли, Господи, ко мне на помощь Андрея Первозванного…» (арх. каргопол. [Ребров 1886, с. 49]). В косвенном виде цель просьбы может выражаться деепричастным оборотом, как дополнительное действие. Ср. в белорусском заговоре от волков: