сказал тебе насчёт того местечка в Майне.
Торстен развернулся и побежал звать на помощь. Но тут произошла одна забавная вещь: едва он ступил на тротуар, бетонное покрытие неожиданно промялось, и левая нога Торстена по щиколотку ушла в бетон. Сам же он, по инерции пролетев носом вперёд, растянулся на дороге.
Том поспешил ему на подмогу, стараясь успеть, пока бетон снова не затвердеет.
— С тобой всё в порядке? — спросил он.
— Проклятье, лодыжка подвернулась, — пробурчал Торстен. — Порядок, идти я могу.
И он похромал сообщить о пожаре. Лэниген остался и стал смотреть на горящий дом. Он решил, что пожар был вызван самопроизвольным возгоранием. Через несколько минут, как он и ожидал, огонь так же самопроизвольно погас.
Радоваться несчастью другого — дурной тон, но Лэниген не смог сдержать смешка по поводу вывихнутой лодыжки Торстена. И даже внезапный поток воды, заливший главную улицу, не испортил его хорошего настроения.
Но тут Лэниген вспомнил свой сон, и паника охватила его с новой силой. Он быстрым шагом направился на приём к врачу.
На этой неделе приёмная доктора Самсона оказалась маленькой и тёмной комнатёнкой. Старенький серый диванчик исчез, его заменили два кресла и подвесная койка. Потёртая ковровая дорожка тоже изменила свой рисунок, а лилово-коричневый потолок был усыпан сигаретным пеплом. Однако портрет Андретти висел на своём обычном месте, а большая, замысловатой формы пепельница была тщательно вычищена. Дверь кабинета открылась, и оттуда высунулась голова доктора Самсона. — Привет, — поздоровалась голова. — Погоди минутку. И голова убралась снова. Самсон сдержал слово. Через три секунды (по часам Лэнигена) доктор пригласил его в кабинет. А секунду спустя (опять же по часам) Лэниген уже лежал, вытянувшись на кожаной кушетке, со свежей бумажной салфеткой над головой. — Ну, Том, что с тобой случилось? — поинтересовался доктор Самсон. — То же самое, — ответил Лэниген. — Только гораздо хуже. — Сон? Лэниген кивнул. — Давай обсудим его ещё раз? — Я предпочёл бы не делать этого, — сказал Лэниген. — Боишься? — Причём больше, чем обычно. — Даже сейчас? — Да. Особенно сейчас. Помолчав немного с терапевтической целью, доктор Самсон продолжил: — Ты говорил раньше о страхе перед этим сном, но никогда не объяснял, почему ты его так боишься. — Ну… в общем, это звучит довольно глупо. Лицо Самсона осталось серьёзным, спокойным и сосредоточенным. Это было лицо человека, который не находит здесь ничего глупого и который изначально не способен находить ничего глупого. Возможно, доктор просто применял особую врачебную тактику, но именно такую, что самым успокаивающим образом подействовала на Лэнигена. — Ладно, я вам скажу, — внезапно проговорил Лэниген. И умолк. — Продолжай, — подбодрил его доктор Самсон. — Ну, видимо, потому я верю: каким-то образом, каким-то путём, каким, я и сам не понимаю… — Ну дальше, дальше. — …Что каким-то образом мир моего сна становится реальным миром. — Он снова умолк, затем хриплым голосом продолжил: — Ив один прекрасный день я проснусь и обнаружу себя в том мире. Тот мир станет реальностью, а этот превратится в сон. Он поднял глаза, чтобы посмотреть, какое впечатление на доктора Самсона произведёт его безумное откровение. Но, если доктор и был обеспокоен, он ничем не выдал своей тревоги. Доктор преспокойно разжал трубку раскалённым кончиком левого указательного пальца и, выбросив использованный палец, произнёс: — Продолжай, пожалуйста. — Продолжать? Но я уже всё сказал! На розовато-лиловом ковре доктора Самсона появилось пятно величиной с двадцатипятипенсовую монету. Оно темнело, утолщалось и, наконец, выросло в небольшое плодовое деревце. Доктор сорвал один из фиолетовых стручков, понюхал его и бросил на стол. Затем посмотрел на Лэнигена — строго, но печально. — Ты говорил мне раньше про мир твоего сна, Том. Лэниген кивнул. — Мы обсудили его, проследили его происхождение, исследовали его значение для тебя лично. Я думаю, за прошедшие месяцы мы нашли причину, почему у тебя возникает необходимость терзать себя этим кошмарным страхом. Лэниген печально кивнул. — Но ты отказываешься понимать и всякий раз забываешь, что мир твоего сна — просто сон, ничего кроме сна, управляемого произвольными законами сновидений, которые ты сам же и изобретаешь ради удовлетворения собственных психических потребностей. — Мне бы очень хотелось этому верить, — ответил Лэниген. — Но вся беда в том, что мир моего сна чертовски разумен. — Вовсе нет, — не согласился доктор Сгмсон. — Он просто иллюзорное следствие твоей самозамкнутости. Действия человека основаны на определённых предположениях о природе мира. Допустим, его предположения и поведение полностью осмысленны и разумны. И изменить его предположения, эти фундаментальные аксиомы, почти невозможно. Например, как ты докажешь человеку, что он не управляется неким секретным радио, слышимым только ему? — Я понимаю проблему, — пробормотал Лэниген. — И это происходит со мной? — Да, Том. Ты ждёшь от меня доказательств реальности истинного мира и ложного мира твоих снов. Ты согласен отказаться от своих фантазий, если я предоставлю тебе такие доказательства. — Да! Совершенно верно! — воскликнул Лэниген. — Но видишь ли, я не могу их предоставить, — заявил доктор Самсон. — Природа мира явна, но недоказуема. Немного подумав, Лэниген спросил: — Послушайте, док, но я ведь не настолько болен, как тот тип с секретным радио, а, док? — Нет. Ты — нет. Ты более благоразумен и более рационален. Ты сомневаешься в реальности настоящего мира, но, к счастью, ты сомневаешься и в реальности своих иллюзий. — Тогда давайте их проверим, — предложил Лэниген. — Я понимаю ваши трудности, но, док, клянусь вам, я приму любые доказательства, какие только смогу воспринять. — Это не моя область, — сказал Самсон и сосредоточенно наморщил лоб. Немного подумав, он произнёс: — Мне кажется, что мы познаём мир при помощи ощущений, следовательно, в конце анализа мы должны предъявить свидетельства таких ощущений. Лэниген кивнул, и доктор продолжил: — Итак, мы знаем о существовании вещей, поскольку наши чувства говорят нам об этом. А как нам проверить справедливость наших наблюдений? Только сравнивая их с чувственным восприятием других людей. Мы будем знать, что наши чувства нас не обманывают, если чувства других людей подтверждают существование предмета, о котором идёт речь. Лэниген подумал немного и отметил:
На этой неделе приёмная доктора Самсона оказалась маленькой и тёмной комнатёнкой. Старенький серый диванчик исчез, его заменили два кресла и подвесная койка. Потёртая ковровая дорожка тоже изменила свой рисунок, а лилово-коричневый потолок был усыпан сигаретным пеплом. Однако портрет Андретти висел на своём обычном месте, а большая, замысловатой формы пепельница была тщательно вычищена. Дверь кабинета открылась, и оттуда высунулась голова доктора Самсона. — Привет, — поздоровалась голова. — Погоди минутку. И голова убралась снова. Самсон сдержал слово. Через три секунды (по часам Лэнигена) доктор пригласил его в кабинет. А секунду спустя (опять же по часам) Лэниген уже лежал, вытянувшись на кожаной кушетке, со свежей бумажной салфеткой над головой. — Ну, Том, что с тобой случилось? — поинтересовался доктор Самсон. — То же самое, — ответил Лэниген. — Только гораздо хуже. — Сон? Лэниген кивнул. — Давай обсудим его ещё раз? — Я предпочёл бы не делать этого, — сказал Лэниген. — Боишься? — Причём больше, чем обычно. — Даже сейчас? — Да. Особенно сейчас. Помолчав немного с терапевтической целью, доктор Самсон продолжил: — Ты говорил раньше о страхе перед этим сном, но никогда не объяснял, почему ты его так боишься. — Ну… в общем, это звучит довольно глупо. Лицо Самсона осталось серьёзным, спокойным и сосредоточенным. Это было лицо человека, который не находит здесь ничего глупого и который изначально не способен находить ничего глупого. Возможно, доктор просто применял особую врачебную тактику, но именно такую, что самым успокаивающим образом подействовала на Лэнигена. — Ладно, я вам скажу, — внезапно проговорил Лэниген. И умолк. — Продолжай, — подбодрил его доктор Самсон. — Ну, видимо, потому я верю: каким-то образом, каким-то путём, каким, я и сам не понимаю… — Ну дальше, дальше. — …Что каким-то образом мир моего сна становится реальным миром. — Он снова умолк, затем хриплым голосом продолжил: — Ив один прекрасный день я проснусь и обнаружу себя в том мире. Тот мир станет реальностью, а этот превратится в сон. Он поднял глаза, чтобы посмотреть, какое впечатление на доктора Самсона произведёт его безумное откровение. Но, если доктор и был обеспокоен, он ничем не выдал своей тревоги. Доктор преспокойно разжал трубку раскалённым кончиком левого указательного пальца и, выбросив использованный палец, произнёс: — Продолжай, пожалуйста. — Продолжать? Но я уже всё сказал! На розовато-лиловом ковре доктора Самсона появилось пятно величиной с двадцатипятипенсовую монету. Оно темнело, утолщалось и, наконец, выросло в небольшое плодовое деревце. Доктор сорвал один из фиолетовых стручков, понюхал его и бросил на стол. Затем посмотрел на Лэнигена — строго, но печально. — Ты говорил мне раньше про мир твоего сна, Том. Лэниген кивнул. — Мы обсудили его, проследили его происхождение, исследовали его значение для тебя лично. Я думаю, за прошедшие месяцы мы нашли причину, почему у тебя возникает необходимость терзать себя этим кошмарным страхом. Лэниген печально кивнул. — Но ты отказываешься понимать и всякий раз забываешь, что мир твоего сна — просто сон, ничего кроме сна, управляемого произвольными законами сновидений, которые ты сам же и изобретаешь ради удовлетворения собственных психических потребностей. — Мне бы очень хотелось этому верить, — ответил Лэниген. — Но вся беда в том, что мир моего сна чертовски разумен. — Вовсе нет, — не согласился доктор Сгмсон. — Он просто иллюзорное следствие твоей самозамкнутости. Действия человека основаны на определённых предположениях о природе мира. Допустим, его предположения и поведение полностью осмысленны и разумны. И изменить его предположения, эти фундаментальные аксиомы, почти невозможно. Например, как ты докажешь человеку, что он не управляется неким секретным радио, слышимым только ему? — Я понимаю проблему, — пробормотал Лэниген. — И это происходит со мной? — Да, Том. Ты ждёшь от меня доказательств реальности истинного мира и ложного мира твоих снов. Ты согласен отказаться от своих фантазий, если я предоставлю тебе такие доказательства. — Да! Совершенно верно! — воскликнул Лэниген. — Но видишь ли, я не могу их предоставить, — заявил доктор Самсон. — Природа мира явна, но недоказуема. Немного подумав, Лэниген спросил: — Послушайте, док, но я ведь не настолько болен, как тот тип с секретным радио, а, док? — Нет. Ты — нет. Ты более благоразумен и более рационален. Ты сомневаешься в реальности настоящего мира, но, к счастью, ты сомневаешься и в реальности своих иллюзий. — Тогда давайте их проверим, — предложил Лэниген. — Я понимаю ваши трудности, но, док, клянусь вам, я приму любые доказательства, какие только смогу воспринять. — Это не моя область, — сказал Самсон и сосредоточенно наморщил лоб. Немного подумав, он произнёс: — Мне кажется, что мы познаём мир при помощи ощущений, следовательно, в конце анализа мы должны предъявить свидетельства таких ощущений. Лэниген кивнул, и доктор продолжил: — Итак, мы знаем о существовании вещей, поскольку наши чувства говорят нам об этом. А как нам проверить справедливость наших наблюдений? Только сравнивая их с чувственным восприятием других людей. Мы будем знать, что наши чувства нас не обманывают, если чувства других людей подтверждают существование предмета, о котором идёт речь. Лэниген подумал немного и отметил: