бы побрал Стьюхэма с его фокусами: опять его проклятые «аварии при посадке». Лопнула соединительная трубка, вода просачивается в изоляционный слой. Никак нам до нее не добраться, разве что мы разломаем полкорабля? Подай-ка мне склейку, я замажу отверстие, пока мы не сможем взяться за ремонт.

— Впереди — месяц засухи, — пробормотал Элл, изучая показания других приборов.

Первые дни не отличались от начала прежних испытаний. Они водрузили флаг и принялись переносить приборы. Наблюдательные и измерительные приборы были установлены за три дня; затем они вытащили из корабля теодолиты и начали делать съемку. Несколько дней спустя стали собирать образцы местной фауны.

И тут они впервые обратили внимание на пыль. Тони с трудом пережевывал какую-то подозрительно зернистую порцию еды и тихо ругался: проглотить можно было, лишь обильно запивая еду водой. Проглотив, он оглядел аппаратную.

— Ты уже заметил, как здесь пыльно?

— Как не заметить! Мой костюм так запылился, что стал похож на муравейник.

Они впервые отчетливо уяснили себе, как много пыли в корабле. Все — и волосы, и костюмы, и еда — покрылось красноватым нале том. Пыль скрипела при каждом шаге, куда ни ступи.

— Мы сами заносим ее сюда, на себе, — оказал Тони. — Давай будем перед входом в корабль отряхивать друг друга.

Хорошая идея, а не помогла. Красная пыль была мелкой, как пудра, и, что они ни придумывали, она не желала исчезать — наоборот, она окружала их, словно облако. Они пытались забыть о пыли, думать о ней как об очередной фантазии техников Стьюхэма. Какое-то время это удавалось, но неделю спустя они не смогли закрыть внешнюю дверь воздушного шлюза. Они вернулись из двухдневного похода. С трудом втащили свои тяжеленные мешки с геологическими образцами в камеру шлюза, отряхнули друг друга, потом Элл нажал рычаг. Наружная дверь начала открываться — и вдруг остановилась. Сквозь подошвы ботинок они ощутили, как завибрировали двигатели автоматических дверей. Затем двигатели отключились, замигала красная лампочка.

— Пыль! — крикнул Тони. — Проклятая пыль попала в механизм!

Они сняли предохранительный щиток, заглянули во внутренности двигателей. Красная пыль смешалась со смазочным веществом. Образовались немыслимые бурые «пирожки». Но обнаружить неисправность оказалось гораздо легче, чем ее устранить. В карманах костюмов были лишь простейшие инструменты. Большой ящик с инструментами и различными растворами, которые могли быстро помочь в создавшемся положении, находился внутри корабля. А они не могут попасть внутрь. Парадокс, но здесь уж было не до смеха.

Им понадобилась всего лишь секунда, чтобы сообразить, какая опасность им угрожает, и целых два часа, чтобы худо-бедно исправить двигатели, закрыть наружную и открыть внутреннюю дверь. Когда, наконец, внутренняя дверь шлюза открылась, указатели их кислородных приборов стояли на отметке «ноль», пришлось прибегнуть к НЗ.

Элл снял шлем и тут же повалился на кровать. Тони показалось, что напарник потерял сознание, но глаза его были открыты, и он уставился в потолок. Тони открыл единственную бутылку коньяку — для медицинских целей — и влил Эллу в рот. Глотнул сам. Заметил, как дрожат руки Элла. Занялся более тщательной проверкой дверных механизмов, а когда работа подошла к концу, Элл уже справился с собой и принялся готовить ужин.

Если не считать пыли, испытания проходили нормально. Днем собирали образцы и проводили измерения; несколько свободных часов, затем — сон. Элл оказался прекрасным напарником и лучшим шахматистом из всех, с кем Тони летал прежде. Вскоре Тони стало ясно: то, что он поначалу принял за нервозность, оказалось на деле неистощимой нервной энергией. Элл лишь тогда был в своей тарелке, когда занимался каким-нибудь делам. С головой уходя в каждодневную работу, он и к вечеру сохранял столько сил и бодрости, что за шахматной доской начисто переигрывал своего зевающего противника. Характеры космонавтов были несхожи, может быть, потому-то они прекрасно ладили.

Все бы хорошо — только вот пыль! Она была повсюду, ее становилось больше и больше. Тани злился, но старался не показывать виду. Страдания Элла были заметнее. От пыли он испытывал постоянный зуд, выходил из себя. Вскоре его начала мучить бессонница.

А неумолимый песок постепенно проник во все отсеки и механизмы корабля. Приборы стало лихорадить так же, как и нервы людей. Они постоянно ощущали жажду и знали, что воды может не хватить, если отлет задержится хоть ненадолго. Все это доводило их до отчаяния.

На тринадцатый день заспорили о водном рационе, и дело чуть не дошло до драки. Два дня не разговаривали. Тони заметил, что Элл всегда носит с собой геологический молоток, и решил на всякий случай обзавестись ножом.

На восемнадцатый день Элл взорвался. Его доконала бессонница. Они как раз надевали скафандры, и вдруг Элл затрясся всем телам, его било, словно в ознобе, пока Тони не уложил его на постель и не влил ему в рот остатки коньяка.

Припадок прошел, но он все равно отказывался выйти из корабля.

— Я не хочу… я не могу! — кричал он. — Скафандры тоже долго не протянут, они сдадут, когда мы будем на поверхности… я больше не выдержу… мы должны вернуться.

Тони попытался образумить его:

— Ничего не выйдет. Тебе известно, что испытания проводятся в условиях настоящего полета. Нам нужно пробыть здесь четыре недели, не меньше. Осталось десять дней. Столько ты выдержишь. Четыре недели — минимальное время для пребывания на Марсе. Так высчитали армейские специалисты. Все планы подготовлены с учетом этого срока. Радуйся, что нас не заставляют просидеть здесь целый марсианский год…

— Брось ты эти глупости! — взорвался Элл. — Мне абсолютно все равно, что будет с первой экспедицией. Точка. Это была моя последняя тренировка. Я не хочу подыхать только потому, что какому-то службисту кажется, будто проверка в сверхтяжелых условиях — единственно правильный метод тренировки.

Он вскочил с постели и, не давая Тони произнести ни слова, бросился к контрольному пульту. Как всегда, второй справа была кнопка «Опасность», но они не знали, подключили эту кнопку к системе оповещения или нет. И получат ли они ответ, если даже связь существует. Элл без конца нажимал на кнопку. Они уставились на приемник, боясь вздохнуть.

— Подлецы, мерзавцы, они не отвечают, — прошептал Элл.

Потом в приемнике что-то щелкнуло, и холодный голос полковника Стьюхэма наполнил рубку корабля.

— Условия испытаний вам известны. Причина для досрочного окончания испытаний должна быть весьма основательной. Итак?

Элл схватил микрофон, и слова,