третий…
Оттого такая дорога волоком и называлась. А за первой ладьёй поволокли по каткам вторую, за нею — третью. Старались воины, гребцы и крестьяне-переселенцы, старались женщины, мальчишки, девчонки, даже княжичу Владимиру дядька дозволил у носа, возле чудища, пристроиться. А жара стояла, у всех пот со лбов струйками стекал. И комары тучами летали, жалили нестерпимо. Оба боярина шагали, ветками от комаров отмахивались. — Кто эту дорогу построил? — спросил Владимир проводника. — То повелел дед твой, великий князь Ярослав Владимирович, не зря его Мудрым прозвали, — отвечал проводник. Через две версты, не более, кончился волок, спустилась бревенчатая дорога к малому ручью, что в другую сторону тёк. Недолго путники отдохнули и вернулись волочить ладьи переселенцев. Ну, те полегче были. А бояре в шатёр залезли — спать. Очень уж они на жаре притомились…
И запели гребцы песню протяжную; звонкие голоса их по прибрежным лесам рассыпались. И хоть не знал Епифанко слов, а своим тонким голоском тоже подтягивал. — То Ока-река славная, — говорил проводник, — далеко она течёт навстречу солнцу. На четвёртый день повернули налево в другую реку, тоже широкую. Смолкли гребцы, не до песен им стало, опять пришлось взяться за вёсла, идти против течения. На низком берегу зеленели рощи и луга, а на высоком — нет-нет селенья попадались. — Это Москва-река, — говорил проводник. Всё-то он знал — где какая река, куда путь держать… Долго шли на вёслах. Дожди мочили, а солнышко сушило, на стоянках только дым спасал от комаров. — А теперь пошли земли Залесские, твой родитель князь Всеволод Ярославич ими владеет, — говорил проводник Владимиру. — Долго ещё нам идти? — спрашивал княжич. — Долго, — отвечал тот. Забеспокоились бояре, у каждого селения наказывали они приставать к берегу.
Выходили навстречу жители в белых длинных одеждах, светловолосые, у мужиков бороды русые, кудрявые. А говорили они по-своему — ничего не поймёшь! — То люди не нашенские, они в этих краях ранее русичей поселились, — объяснял проводник. — А называется их племя — весь.
Впереди стоял старик белобородый, говорил что-то. А проводник, оказалось, их язык знал и перевёл: — Спрашивают: кто вы такие, куда путь держите? И бояре отвечали: — Передай им, что направил нас в эти дальние края князь Всеволод Ярославич, мы ему доложим, сколько и где под его державной рукою людей живёт, и где остались свободные земли, какие переселенцы могут занимать. А вот сын его, княжич Владимир. Он учится, как землями подвластными управлять. Вышел вперёд Владимир, брови нахмурил, губы сжал и сказал проводнику: — Передай им: пойдём обратно, пусть нам дань приготовят, шкуры собольи, куньи и бобровые. Проводник перевёл. Люди быстро-быстро по-своему переговорили между собой, видно, заспорили. Старик белобородый в пояс поклонился, а что сказал, опять не понятно. Проводник перевёл: — Он говорит: в лесах наших зверей много, будем шкуры давать, а нам пусть из железа разные кованые изделия привозят. Владимир вперёд руку протянул и сказал проводнику: — Передай им, пошлёт мой отец топоры, ножи, иглы, шила, пошлёт наконечники для стрел, чтобы на птицу охотиться, рогатины, чтобы на медведя ходить, пошлёт крючки рыболовные… Как перевёл проводник слова княжича, так люди заулыбались, ладони начали тереть. А их жёны и дочери принесли в туесах мёд сладкий и ягоду спелую… Шесть ладей дальше пошли вверх по Москве-реке. И увидели путники высокий холм, поросший сосновым бором, и у его подошвы речка малая в Москву-реку впадала; по берегам той речки много изб одна к одной лепились.
Причалили ладьи к берегу. Вышли местные жители навстречу. Через проводника неторопливо бояре повели беседу со стариками. Молодые гребцы и воины со здешними юношами и девицами жестами пробовали изъясняться, смех зазвенел, хороводы у костров пошли волнами. А ребятишки окружили княжича Владимира и Епифанку, позвали их играть… И не думал тогда никто, что настанет такое время — и на месте этого селения, где малая речка Неглинка впадала в Москву-реку, поднимется город, прекраснейший и многолюдный, какой назовут Москвою… Утром пошли ладьи дальше и очень скоро свернули в другую малую речку — Яузу, и уже к вечеру добрались до волока. Весь следующий день перетаскивали ладьи по каткам и устроились на ночлег у той узкой речки, что текла на север. — Вот она, Клязьма-река, — сказал проводник. — Скоро конец нашему пути. Вниз по течению легче было грести. С каждым новым притоком ширилась Клязьма-река. Правый её берег был низкий, болотистый, а левый поднимался высоко, с малыми селениями кое-где; в иных жили русичи, а в иных люди племени весь, с ними через толмача — переводчика — разговаривали.
Прошло ещё сколько-то дней, и причалили ладьи к высокой горе, овраги крутыми склонами спускались по обе её стороны, а на вершине виднелось селение русичей. — Наше странствие кончилось, — сказал проводник. — Отсюда идёт прямая конная тропа в стольный град земли Залесской — Суздаль. Сорок вёрст считают. Для обоих бояр и княжича Владимира раздобыли коней в селении, воины пешими доберутся, а гребцы на месте останутся. — А вы дальше плывите, — сказал проводник переселенцам, — скоро найдёте, где жить устроиться. Владимир подошёл к Епифанке, хотел его на прощание обнять, да дядька за рукав
Оттого такая дорога волоком и называлась. А за первой ладьёй поволокли по каткам вторую, за нею — третью. Старались воины, гребцы и крестьяне-переселенцы, старались женщины, мальчишки, девчонки, даже княжичу Владимиру дядька дозволил у носа, возле чудища, пристроиться. А жара стояла, у всех пот со лбов струйками стекал. И комары тучами летали, жалили нестерпимо. Оба боярина шагали, ветками от комаров отмахивались. — Кто эту дорогу построил? — спросил Владимир проводника. — То повелел дед твой, великий князь Ярослав Владимирович, не зря его Мудрым прозвали, — отвечал проводник. Через две версты, не более, кончился волок, спустилась бревенчатая дорога к малому ручью, что в другую сторону тёк. Недолго путники отдохнули и вернулись волочить ладьи переселенцев. Ну, те полегче были. А бояре в шатёр залезли — спать. Очень уж они на жаре притомились…
6
Места пошли совсем иные, тот малый ручей впадал в узкую и быструю речку. Кончились леса дремучие, на одном, низком берегу, зеленели рощи дубовые и вязовые, раскинулись луга, пышная трава по пояс поднималась. А на другом, высоком берегу, хоть и редко, а попадались селения в три-четыре избушки. — То шли мы по земле Черниговской, а теперь идём самым краем земли Смоленской, — пояснял проводник. Вошли ладьи в реку, светлую и широкую, хоть и поуже Днепра она была. Вниз по течению веселее стало идти. Паруса подняли и быстрее ласточек полетели.
И запели гребцы песню протяжную; звонкие голоса их по прибрежным лесам рассыпались. И хоть не знал Епифанко слов, а своим тонким голоском тоже подтягивал. — То Ока-река славная, — говорил проводник, — далеко она течёт навстречу солнцу. На четвёртый день повернули налево в другую реку, тоже широкую. Смолкли гребцы, не до песен им стало, опять пришлось взяться за вёсла, идти против течения. На низком берегу зеленели рощи и луга, а на высоком — нет-нет селенья попадались. — Это Москва-река, — говорил проводник. Всё-то он знал — где какая река, куда путь держать… Долго шли на вёслах. Дожди мочили, а солнышко сушило, на стоянках только дым спасал от комаров. — А теперь пошли земли Залесские, твой родитель князь Всеволод Ярославич ими владеет, — говорил проводник Владимиру. — Долго ещё нам идти? — спрашивал княжич. — Долго, — отвечал тот. Забеспокоились бояре, у каждого селения наказывали они приставать к берегу.
Выходили навстречу жители в белых длинных одеждах, светловолосые, у мужиков бороды русые, кудрявые. А говорили они по-своему — ничего не поймёшь! — То люди не нашенские, они в этих краях ранее русичей поселились, — объяснял проводник. — А называется их племя — весь.
Впереди стоял старик белобородый, говорил что-то. А проводник, оказалось, их язык знал и перевёл: — Спрашивают: кто вы такие, куда путь держите? И бояре отвечали: — Передай им, что направил нас в эти дальние края князь Всеволод Ярославич, мы ему доложим, сколько и где под его державной рукою людей живёт, и где остались свободные земли, какие переселенцы могут занимать. А вот сын его, княжич Владимир. Он учится, как землями подвластными управлять. Вышел вперёд Владимир, брови нахмурил, губы сжал и сказал проводнику: — Передай им: пойдём обратно, пусть нам дань приготовят, шкуры собольи, куньи и бобровые. Проводник перевёл. Люди быстро-быстро по-своему переговорили между собой, видно, заспорили. Старик белобородый в пояс поклонился, а что сказал, опять не понятно. Проводник перевёл: — Он говорит: в лесах наших зверей много, будем шкуры давать, а нам пусть из железа разные кованые изделия привозят. Владимир вперёд руку протянул и сказал проводнику: — Передай им, пошлёт мой отец топоры, ножи, иглы, шила, пошлёт наконечники для стрел, чтобы на птицу охотиться, рогатины, чтобы на медведя ходить, пошлёт крючки рыболовные… Как перевёл проводник слова княжича, так люди заулыбались, ладони начали тереть. А их жёны и дочери принесли в туесах мёд сладкий и ягоду спелую… Шесть ладей дальше пошли вверх по Москве-реке. И увидели путники высокий холм, поросший сосновым бором, и у его подошвы речка малая в Москву-реку впадала; по берегам той речки много изб одна к одной лепились.
Причалили ладьи к берегу. Вышли местные жители навстречу. Через проводника неторопливо бояре повели беседу со стариками. Молодые гребцы и воины со здешними юношами и девицами жестами пробовали изъясняться, смех зазвенел, хороводы у костров пошли волнами. А ребятишки окружили княжича Владимира и Епифанку, позвали их играть… И не думал тогда никто, что настанет такое время — и на месте этого селения, где малая речка Неглинка впадала в Москву-реку, поднимется город, прекраснейший и многолюдный, какой назовут Москвою… Утром пошли ладьи дальше и очень скоро свернули в другую малую речку — Яузу, и уже к вечеру добрались до волока. Весь следующий день перетаскивали ладьи по каткам и устроились на ночлег у той узкой речки, что текла на север. — Вот она, Клязьма-река, — сказал проводник. — Скоро конец нашему пути. Вниз по течению легче было грести. С каждым новым притоком ширилась Клязьма-река. Правый её берег был низкий, болотистый, а левый поднимался высоко, с малыми селениями кое-где; в иных жили русичи, а в иных люди племени весь, с ними через толмача — переводчика — разговаривали.
Прошло ещё сколько-то дней, и причалили ладьи к высокой горе, овраги крутыми склонами спускались по обе её стороны, а на вершине виднелось селение русичей. — Наше странствие кончилось, — сказал проводник. — Отсюда идёт прямая конная тропа в стольный град земли Залесской — Суздаль. Сорок вёрст считают. Для обоих бояр и княжича Владимира раздобыли коней в селении, воины пешими доберутся, а гребцы на месте останутся. — А вы дальше плывите, — сказал проводник переселенцам, — скоро найдёте, где жить устроиться. Владимир подошёл к Епифанке, хотел его на прощание обнять, да дядька за рукав
