потянул.
— Может, ещё когда и свидимся! — крикнул княжич вслед Епифанке, когда тот впрыгивал в ладью. Мог ли тогда думать юный княжич, что пройдёт сорок два года, и вновь тем же долгим и трудным путём он прибудет к этой горе над Клязьмой-рекой, уже как знаменитый Владимир Мономах — славный и многократный победитель половцев. И повелит он построить здесь город. Окружат его высокие дубовые стены с воротами, с башнями, белокаменный одноглавый храм встанет внутри стен. И назовут город в честь основателя — Владимиром…
Епифанко влезал на дерево ловчее белки, у самой вершины привязывал к стволу верёвку и спрыгивал на землю. Мужики дружно, изо всех сил тянули верёвку, раскачивали дерево. Оно кряхтело, стонало, наконец, падало. За день по дюжине сосен, елей и берёз валили. А коли дуб попадался, трудились над каждым стволом долго. Тонкие деревья и кустарник выкорчёвывали мальчишки, а девчонки им помогали. Землянки построили скоро, а лесу требовалось корчевать много, вот-вот нагрянут холода, и потому трудились без отдыха. А дед теми днями ладил к железному сошнику деревянную соху да вязал липовым лыком кленовые зубья к бороне. Когда он кончил, то пришёл на место будущего поля и сказал: — Потрудились вы на славу. Пока нам этого поля хватит. Он привязал два конца верёвки к сохе, шесть молодцов встали по два в ряд, дед взялся за ручки сохи. Поднатужились молодцы. И потянули, потянули… И пошла, пошла соха целину пахать. А Епифанко из-под сохи камни и корни отбрасывал.
День пахали, другой, третий. Всё поле распахали! — К весне коня добудем, — сказал дед. Он притащил мешок ржи, что с родной земли Любечской, насыпал в лыковое лукошко золотистые зёрна, перекинул ремешок через плечо и зашагал по полю. Он сеял рожь-кормилицу; ровно сыпались зёрна между его пальцами. А когда всё поле было засеяно, впряглись в борону шесть молодцов. Они таскали её по полю туда и обратно; комки земли зубьями бороны разбивались, зёрна присыпались землицей.
Осень стояла тёплая, дожди кое-когда перепадали. И вскоре зазеленело поле частыми тоненькими ростками. То всходила озимая рожь. И все радовались — вырастет у них свой хлеб в будущем году. Епифанко и другие мальчишки бегали на Клязьму-реку рыбу ловить, а то шли в лес ставить силки на тетеревов и рябчиков. Девчонки пасли корову и ходили за грибами и за ягодами, но в лесную чащу не заглядывали — медведей и волков боялись. Мужики охотились на соболей и бобров, искали в лесу, где в дуплах старых деревьев пчёлы жили, доставали мёд. Мамка Епифанкина доила корову, молоко давала самым малым детям. А дед на утлом челноке либо пешком разведывал всю округу. Хотелось ему узнать, кто ранее их невдалеке поселился, какие реки в Клязьму-реку впадают, где луга для сенокоса и где озёра для рыбной ловли. Он познакомился с жителями ближнего селения племени весь. И он и их старики друг друга по плечам хлопали, улыбались, а разговор не получался. Деду удалось променять два рыболовных крючка на изукрашенную узорами глиняную посуду… Случалось, мимо землянок новосёлов проплывали ладьи других переселенцев, иные причаливали, спрашивали у деда совета — где они могут остановиться. И дед объяснял, у каких берегов лучше найти пристанище… Для постройки изб надо было заготовить лес. Рубили невдалеке сосны да ели, от сучьев и от коры стволы очищали, притаскивали на себе в селение. Тёмными вечерами собирались парни и девицы в самую просторную землянку и при свете лучины песни пели. Поднялись на горе два ряда бревенчатых изб с малыми окошками, с каменными очагами вместо печей. — Как назвать нам наше новое селенье? — спросил однажды Епифанко деда. — Назовём его в память того города, откуда мы родом, — ответил дед. …До сих пор стоит на Клязьме-реке старинное село Любец. Основано оно более девятисот лет назад переселенцами с берегов Днепра, с земли Любечской.
— Может, ещё когда и свидимся! — крикнул княжич вслед Епифанке, когда тот впрыгивал в ладью. Мог ли тогда думать юный княжич, что пройдёт сорок два года, и вновь тем же долгим и трудным путём он прибудет к этой горе над Клязьмой-рекой, уже как знаменитый Владимир Мономах — славный и многократный победитель половцев. И повелит он построить здесь город. Окружат его высокие дубовые стены с воротами, с башнями, белокаменный одноглавый храм встанет внутри стен. И назовут город в честь основателя — Владимиром…
7
Три ладьи переселенцев отправились дальше, вниз по Клязьме-реке. На третий день к вечеру причалили они к правому берегу под гору. У родника с ключевой водой устроились. Утром дед проснулся рано, прошёл вдоль воды, на гору поднялся, вернулся и сказал: — Посмотрел я, какое здесь приволье. С горы тот берег на сорок вёрст виден. Шесть недель мы скитались. Довольно. Тут и поселимся. Разгрузили ладьи, корову девчонки повели пасти. Дед наметил, где по склону горы будут стоять землянки, где лес корчевать для будущей нивы. И пошла работа от восхода и до заката солнца. Лишь самые малые дети играли и в Клязьме-реке купались. А взрослые и ребята постарше копали землянки, крепили их стены жердями, крыши ветками настилали, а поверх землю насыпали. Посреди каждой землянки ямку выкапывали — для очага. Придёт зима, на очаге будут пищу готовить. И тепло сбережётся. — Дым глаза не выест, — сказал дед. — Как-нибудь до весны проживём, а там избы начнём рубить. Епифанко усердствовал с теми, кто лес корчевал. Сперва вокруг дерева откапывали те корни, какие неглубоко, в разные стороны от ствола расходились, и перерубали их. Но были корни, какие шли вглубь, до тех не всегда удавалось добраться.
Епифанко влезал на дерево ловчее белки, у самой вершины привязывал к стволу верёвку и спрыгивал на землю. Мужики дружно, изо всех сил тянули верёвку, раскачивали дерево. Оно кряхтело, стонало, наконец, падало. За день по дюжине сосен, елей и берёз валили. А коли дуб попадался, трудились над каждым стволом долго. Тонкие деревья и кустарник выкорчёвывали мальчишки, а девчонки им помогали. Землянки построили скоро, а лесу требовалось корчевать много, вот-вот нагрянут холода, и потому трудились без отдыха. А дед теми днями ладил к железному сошнику деревянную соху да вязал липовым лыком кленовые зубья к бороне. Когда он кончил, то пришёл на место будущего поля и сказал: — Потрудились вы на славу. Пока нам этого поля хватит. Он привязал два конца верёвки к сохе, шесть молодцов встали по два в ряд, дед взялся за ручки сохи. Поднатужились молодцы. И потянули, потянули… И пошла, пошла соха целину пахать. А Епифанко из-под сохи камни и корни отбрасывал.
День пахали, другой, третий. Всё поле распахали! — К весне коня добудем, — сказал дед. Он притащил мешок ржи, что с родной земли Любечской, насыпал в лыковое лукошко золотистые зёрна, перекинул ремешок через плечо и зашагал по полю. Он сеял рожь-кормилицу; ровно сыпались зёрна между его пальцами. А когда всё поле было засеяно, впряглись в борону шесть молодцов. Они таскали её по полю туда и обратно; комки земли зубьями бороны разбивались, зёрна присыпались землицей.
Осень стояла тёплая, дожди кое-когда перепадали. И вскоре зазеленело поле частыми тоненькими ростками. То всходила озимая рожь. И все радовались — вырастет у них свой хлеб в будущем году. Епифанко и другие мальчишки бегали на Клязьму-реку рыбу ловить, а то шли в лес ставить силки на тетеревов и рябчиков. Девчонки пасли корову и ходили за грибами и за ягодами, но в лесную чащу не заглядывали — медведей и волков боялись. Мужики охотились на соболей и бобров, искали в лесу, где в дуплах старых деревьев пчёлы жили, доставали мёд. Мамка Епифанкина доила корову, молоко давала самым малым детям. А дед на утлом челноке либо пешком разведывал всю округу. Хотелось ему узнать, кто ранее их невдалеке поселился, какие реки в Клязьму-реку впадают, где луга для сенокоса и где озёра для рыбной ловли. Он познакомился с жителями ближнего селения племени весь. И он и их старики друг друга по плечам хлопали, улыбались, а разговор не получался. Деду удалось променять два рыболовных крючка на изукрашенную узорами глиняную посуду… Случалось, мимо землянок новосёлов проплывали ладьи других переселенцев, иные причаливали, спрашивали у деда совета — где они могут остановиться. И дед объяснял, у каких берегов лучше найти пристанище… Для постройки изб надо было заготовить лес. Рубили невдалеке сосны да ели, от сучьев и от коры стволы очищали, притаскивали на себе в селение. Тёмными вечерами собирались парни и девицы в самую просторную землянку и при свете лучины песни пели. Поднялись на горе два ряда бревенчатых изб с малыми окошками, с каменными очагами вместо печей. — Как назвать нам наше новое селенье? — спросил однажды Епифанко деда. — Назовём его в память того города, откуда мы родом, — ответил дед. …До сих пор стоит на Клязьме-реке старинное село Любец. Основано оно более девятисот лет назад переселенцами с берегов Днепра, с земли Любечской.
