Однако, если в моем исполнении это звучит просто, значит я оказываю ремеслу убийц дурную услугу. Большинство подобных действий колоссально сложны. Многое невозможно без ковена союзников и подмастерьев, каковых я в изобилии задействовал за тысячи лет. Впрочем, порой я работаю один, а колдун, способный совершить такое, должен быть псайкером огромной мощи. В этих словах нет легкомысленности. Моя репутация среди Девяти Легионов заслужена тяжким трудом, и очень мало кому из чародеев по силам сравниться с моим могуществом. Большинство из способных на это склонны растрачивать свой талант на ненадежные и непрактичные вещи вроде провидения и пророчеств. Трагическая утрата. Некоторые говорят, будто лучшие клинки никогда не покидают ножен, и в подобной философии есть своя мудрость. Однако силу нужно использовать, испытывать и тренировать, в противном случае она зачахнет.
Вы уже слышали, как я упоминаю об Аримане. Я знаю, что его имя известно вам по многочисленным нападениям на Империум. Мой брат, мой наивный, но восхищающий своей исключительной честностью брат Азек Ариман как-то сказал мне, что лишь он один в Девяти Легионах стоит выше меня в умении владеть Искусством. Это было в его духе – примешивать к скромности высокомерие, не говоря уже о манипулировании.
Не могу сказать, насколько справедливы его слова. За долгие годы моей жизни практически все мои соперники-колдуны умирали, однако нескольким почти удалось меня убить. Есть и другие, с кем мне никогда не хотелось бы сойтись в бою, а также и те, чья репутация равна моей, или же превосходит ее.
В первые годы существования нашего Легиона я играл ту роль, которой и ожидал. Мои новые обязанности на службе Абаддону требовали фантастического объема подготовки, и я исполнял свой долг с неизменной сосредоточенностью.
Моя работа никогда не бывала быстрой, но я был крайне дотошен. Когда Абаддону нужна была быстрота, он посылал исполнить его волю воинов или боевые корабли. Когда ему требовалась точность, когда хотелось донести послание или преподать урок – он посылал меня.
Когда Абаддон впервые сказал мне, что ему нужно, чтобы Даравек умер, я знал, что от беседы не стоит ожидать каких-то глубоких откровений касательно его пожеланий, как мне выполнить задачу. Это всегда было моей работой – изучить цель, определить последствия различных видов смерти и добиться такого результата, который был бы наиболее благоприятным для наших заявляющих о себе армий и воина-монарха, что вел их.
Абаддон ожидает результатов. Любой в Эзекарионе, кого нужно кропотливо пичкать информацией и кто не может или не хочет самостоятельно составлять план боя, будет лишен места или уничтожен как бесполезный. То же относится к вожакам, младшим командирам и чемпионам, из которых состоят офицерские кадры уровнем ниже нас.
Это служит двум целям. Во-первых, хотя Абаддон и руководит величайшими из сражений Черного Легиона и надзирает за нашей работой, но он заставляет своих высокопоставленных офицеров и элитных телохранителей постоянно адаптироваться и действовать по собственной инициативе.
Вторая цель, не менее важная, касается доверия. Получая такие поручения, ближайшие из его братьев знают, что обладают его доверием. Это известно и прочим в Легионе, а также и всему остальному Оку. Эзекарион говорит голосом Абаддона. Каждый из нас обладает его авторитетом. Невозможно переоценить, насколько это повышает боевой дух.
Именно мои обязанности безмолвного клинка Абаддона и привели меня в крепость Тагуса Даравека, Полководца Того, Господина Этого, Мясника Тех и еще дюжины титулов, которые я не желаю вверять пергаменту даже по прошествии всех этих тысячелетий. Один из них значил больше других, и его-то я и буду использовать: самозваный Владыка Воинств.
Он бросал нам вызов на каждом шагу, этот воин, желавший соперничать с Абаддоном, и потому он был приговорен к смерти. Мы отправляли к другим военачальникам послов, но по прибытии они обнаруживали лишь что те уже поклялись в верности Даравеку. Наши флотилии входили в систему, но попадали в одну из многочисленных засад Даравека.
Мы, Эзекарион, а также армии под нашим командованием к тому моменту уже пускали кровь Легионам, разрезая их на части в своей борьбе за право на существование. Никто не давал отпора столь же яростно, как Гвардия Смерти, и ни один из полководцев не был таким своенравным и опасным, как Даравек, именуемый Владыкой Воинств. Титул ему подходил. Не раз, чтобы помешать нашему возвышению, он собирал флоты, состоящие из группировок различных Легионов. Но при этом он всегда избегал прямого столкновения с Абаддоном. Постоянно оставался на шаг впереди нас, не желая оказаться в зоне досягаемости пушек «Мстительного духа».
За каждую победу, которую мы зарабатывали, проливая кровь его воинов, он в ответ лишал нас другой. Он должен был умереть.
Орудием Абаддона стал я. Чтобы обнаружить его мир-убежище, потребовались месяцы наблюдения, ожидания, скрытности и провидения, а еще мне улыбнулась удача. Предатели в его рядах были готовы работать со мной. Я не мог потерпеть неудачу. И не потерплю. Не в этот раз.
Даравек и его группировка владели миром окаменевшей боли. Эти слова звучат безумно, но это не плохая поэзия и не притянутая метафора. Целую вечность кора планеты формировалась из мучительных вздохов, страшных снов и отголосков страданий людей и эльдар. Все это просачивалось из варпа и обращалось в холодный ландшафт из узловатых деформированных костей.
В первые годы, что я провел внутри Ока, подобное бы очаровало меня. Однако, когда я ступил на поверхность планеты, у меня не пресеклось дыхание от благоговения. Мой разум витал в ином месте, запутавшись в других проблемах. Это было пятое мое покушение на жизнь Даравека. Несмотря на всю мою полезность для Абаддона, и его терпение не безгранично.
– Кулрей`арах, – сообщила мне Нефертари перед тем, как я отправился исполнять свои обязанности. Так этот шар назывался, когда был частью империи эльдар.
У нас для него не существовало имени. Он его не заслуживал.
Соприкоснувшись с костяной почвой голой кожей, вы могли бы ощутить лишенные смысла красные отголоски сновидцев и мучеников, чьи страдания образовали это место. Но даже без контакта с ней были слышны перешептывания, поднимающиеся над растрескавшейся
