положения. Я должна уйти.

«Нет, — с мольбой показали его пальцы, и еще: — Пожалуйста».

— Ты можешь это изменить, — сказал он. Он пошел вслед за ней в спальню. — В твоем мозгу есть такой рычажок, Безмолвный Даву может отыскать его, и мы будем любить друг друга вечно…

Она ничего не ответила. Когда она начала укладывать вещи, горе сдавило ему горло, и слова застряли в нем. Он ушел на маленькую кухню, сел за стол и схватился руками за голову. Когда она остановилась в дверях, он посмотрел на нее и замер, словно олень, в фиолетовом свете ее глаз.

— Светловолосая Кэтрин была права, — сказала она. — Наши старшие сибы — негодяи. Они используют нас, причем довольно жестоко.

Через несколько секунд он услышал звук мотора, затем удаляющееся шуршание шин. «Увы!» — невольно затрепетали пальцы. «Увы!»

Целый день он провел, не выходя из хижины, не в состоянии работать, содрогаясь от ужаса. Когда стемнело, сознание того, что ему предстоит спать на простынях, еще не утративших аромата Кэтрин, выгнало его за дверь. Он бродил по холмам, залитым лунным светом, пересохшая земля хрустела под его сапогами, и, когда ноги начали побаливать от усталости, он опустился в пыль.

Было лето, но здесь, высоко в горах, ночи стояли холодные, под стать глубокому холоду, сковывавшему мысли. Соблазнительное слово «Лета» всплывало в мозгу. Кто откажется быть счастливым, спрашивал он себя. В мозгу есть рычажок, и кто-нибудь отыщет его для тебя.

Он почувствовал, как медленные, жгучие капли горя сочатся из сердца, одна за другой, и подивился, насколько его хватит, как долго сможет он выносить эти бесконечные мгновения, каждое из которых, словно острый молоточек, болезненно стучало в висках…

Дерни за рычаг, подумал он, и стук молоточков прекратится. «Я измучен собственным стоном…»

«Кэтрин заслуживает оплакивания», — сказал он когда-то Безмолвному Даву, а теперь у него так много Кэтрин, чтобы оплакивать: Темноволосая Кэтрин и Светловолосая Кэтрин, Новая Кэтрин и Старая Кэтрин. Все эти Кэтрин, пойманные в сети судьбы, живые или мертвые или просто существующие. И ему предстоит, в силу необходимости, существовать… Так долго жить и жить давать другим.

Он лег на спину на холодную землю и устремил свой взор в мир звезд, пытаясь найти средь сверкающих слезинок ночного неба те миры, где они с Кэтрин пролили с небес миллионы своих детей.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я понял теперь, что встречал троих Роджеров Желязны в своей жизни.

Первого я встретил в 1969 году в магазине, когда наткнулся на экземпляр «Лорда Света», стоявший на проволочном стеллаже позади витрины с комиксами. Этот первый Роджер представлял собой очень своеобразную смесь безупречной логической концепции, широчайшей эрудиции и неподражаемой элегантности.

Значение Роджера Желязны в области научной фантастики того времени невозможно переоценить. Никто из тех, кто в тот период наталкивался на «Лорда Света» или «Мастера снов», не забудет этого опыта. Роджер был в буквальном смысле слова революционером: он пришел на поле, перепахал его и оставил в совершенно новом качестве. Последующие работы Роджера не достигали такого воздействия, возможно, потому, что сам центр поля переместился в направлении Роджера: его работы впечатляли меньше, потому что каждый стал работать под него.

Мой второй Роджер был человеком, которого я встретил на семинаре фантастов в начале семидесятых. Он был грациозен, остроумен и (когда хотел) пронзительно забавен. Он произнес две самые смешные речи от лица почетного гостя, которые я когда-либо слышал, и я вечно буду сожалеть, что никто не удосужился записать их. Он говорил на редкость красноречиво — длинными, живыми, неподготовленными, но грамматически правильными предложениями — на любые темы, от поэзии и философии до квантовой физики. Его публичный имидж демонстрировал ту же оригинальность и широкую эрудицию, которые чувствовались в его работах.

Став писателем, я открыл в Роджере дружелюбнейшего старшего коллегу: мы жизнерадостно строили козни персонажам друг друга во время работы над сериалом «Дикие карты», а когда Мартин Гринберг попросил меня написать продолжение к одной из повестей Роджера для серии «Двойной Тор», Роджер любезно разрешил мне продолжить его «Кладбище сердец» моим «Элегия для ангелов и собак». Мы говорили о совместной работе над романом и однажды в самолете даже разработали сюжет, но планы наши так и не осуществились. Нам казалось, что у нас впереди масса времени, чтобы вернуться к этому.

Однако за пределами профессиональных обязательств мы виделись редко, хотя и жили всего в 65 милях друг от друга. В душе он был очень стеснительным человеком и не стремился заводить компании.

Своего третьего Роджера я встретил за год до его смерти. Третий Роджер был моим другом, драгоценным другом. Несмотря на то что болезнь, которая свела его в могилу, уже подточила его силы, Роджер, казалось, в тот последний год жизни достиг расцвета — он тянулся к нам, и теперь ясно, что оставил в нас свой отсвет. В тот год я общался с ним больше, чем за все предыдущие годы знакомства. Я помню, как он согревал своей добротой и обаянием наши барбекю, вечеринки, игры, свадьбы и новоселья.

Было совершенно очевидно, что в этот последний год Роджер был счастлив, и смотреть на него было радостно. Как в домашней обстановке, так и во всех остальных случаях он неизменно проявлял свою замечательную оригинальность мышления, широкую эрудицию и неподражаемую элегантность.

Знать его было привилегией. То, что его нет с нами, остается трагедией.

Он был единственным в своем роде, и те, кто пользовался привилегией знать его, тоскуют о нем каждый день.

Примечания

1

Сиб — от англ. sibling — брат или сестра.

(обратно)