Парамуру далось именно в тот день учить иврит (язык магических книг Трисмегиста) и как раз тогда ему было не до разговоров со стариком.
Чуть позже Трисмегист заговорил опять, но Парамур по-прежнему не слушал. Когда через два часа Парамур поднял глаза, Трисмегиста в комнате уже не было, но лежали опрокинутыми (что было странно) два стула. Парамур отправился искать старика и нашел его лежащим на кровати с закрытыми глазами.
— Мистер Трисмегист! Ах, сэр, вы не должны были отходить ко сну без меня! Я ваш дозорный, сэр. Констебль на страже порядка ваших снов. И что же у нас тут?
Парамур произнес заклинание и посмотрел в хрустальный шар. Перед Трисмегистом были две черные двери, каждая шириной в целый мир и высотой аж до небес. Над ними и за ними не было ничего, кроме зловещего ветра, глухой ночи, и холодных звезд. Эти двери (огромные на столько, что даже не вообразить) начали открываться... С резким воплем Парамур отбросил хрустальный шар, и тот покатился прочь, пока не замер в пыли у разбитого шестипенсового зеркала.
— Доброе утро, Ваше Величество! — воскликнула доктор Сильверхофф, так бойко шагая к высокому черному трону, что ее оправленные серебром очки приплясывали на серебряной цепочке. — Говорят, у вас наконец появились для меня новости. Долго вы мешкали. — Еврейский маг мертв, доктор Сильверхофф. Он умер прошлой ночью во сне. Повисло короткое молчание, во время которого Повелитель Снов и Кошмаров принял спокойный, невозмутимый и полный величия вид, а доктор Сильверхофф выглядела просто озадаченно. — И что, это все? — спросила она. Повелитель Снов и Кошмаров посмотрел на нее с высоты своего величия в прямом, и в переносном смысле. — Этот лжемаг, Парамур, вскоре будет вынужден уснуть, и тогда ... — Но Ваше Величество! Допустим, он не уснет! — Я и близко такого не допускаю, доктор Сильверхофф! Этот лжемаг всю жизнь потворствовал своим желаниям. — Ваше Величество, но, а пока... — А пока, доктор Сильверхофф, — усмехнулся Повелитель Снов и Кошмаров, — мы будем ждать.
Спустя три дня мать мистера Ньюболта омывала влажной теплой салфеткой маленькие ручки своему трехлетнему сыну. В Линкольншире было лето, и мистер Ньюболт стоял посреди тенистой и прохладной маминой кухни. За раскаленным на солнце порогом, он видел цветы, травы и жужжащих пчел, нагоняющих сон. Горничная мистера Ньюболта мыла скрюченные ноги своему восьмидесяти восьми летнему господину. Мистер Ньюболт лежал на кровати в тихой, освещенной свечами комнате на Фрайдей-Стрит. Горничная выпрямилась, одной рукой держась за ноющую спину. В другой у нее была влажная теплая салфетка. Мистер Ньюболт смутно догадывался, что одно из купаний происходит в стране Забытья, а другое — в мире яви, но где какое он не ведал и не чаял. Мистеру Ньюболту снилось, что его пришел повидать некто с вытянутым, нервным лицом и долго говорил о деле большой важности. — ...и как мне теперь быть, сэр? — С чем, Джон? — спросил мистер Ньюболт. — С королем Морфеем, — ответил Парамур. Мистер Ньюболт надолго погрузился в размышления, а затем сказал: — Ты разгневал его, Джон. — Да, знаю. Но что мне делать? — Пожалуй, — начал мистер Ньюболт, — ничего уже с ним не поделаешь. Он говорит о нарушенных правилах, воровстве и оскорблениях (мне слышно его во сне, Джон). Кабыть не уйти тебе от его преследований ни на краю света, ни под землей... Они сидели некоторое время безмолвно, а затем мистер Ньюболт заботливо сказал: -Джон, ты немного бледноват. Тебе нездоровится. Позволь, Мэри приготовит тебе поссет. Парамур как-то неестественно рассмеялся. — Нет, нет, я вполне здоров. После этого мистер Ньюболт, казалось, опять погрузился в сон (конечно, если бы кто-то прежде мог подтвердить, что он вообще просыпался), но когда Парамур был уже в дверях, мистер Ньюболт поднялся и сказал: — Если бы он только был похож на свою сестру — все было бы иначе! Ибо такой милой и кроткой леди нигде не сыскать! Я слышу ее шаги, когда она идет по свету. Я слышу шурх-шурх-шурх ее шелкового платья и позвякивание серебряной цепочки у нее на шее. Ее улыбка полна утешения, а ее глаза — добры и радостны. Как же мне не терпится ее увидеть! — Кого, сэр? — озадаченно спросил Парамур. — Ну как же! Сестру его, Джон. Его сестру.
Снаружи на Фрайдей-Стрит шел холодный мелкий дождь. Парамур поднял глаза и увидел идущего навстречу обтрепанного деревенского верзилу в надвинутой на глаза интересной шляпе, которую он очевидно смастерил себе из старых газет. Верзила, должно быть, его толкнул, потому что Парамур (который всю неделю не спал), неожиданно утратив равновесие, схватился за стену. Всего лишь на мгновение он к ней приник головой, но тут же заметил в кладке крохотные золотые песчинки.
Фруктовый сад был обнесен стеной из розово-красного кирпича. Некогда стены были увиты розами, но теперь стояла зима и от них остались лишь тернии. Там была трава, и там было много яблонь. Но теперь трава и яблони были зимние. Лучи зимнего солнца и голубые тени в замысловатом узоре сплетались на черном одеянии бледного короля. Его руки, полностью в черном, были скрещены на груди. Носок его черного сапога выстукивал по земле. Он вскинул голову и посмотрел на Джона Парамура. Парамур резко проснулся. Очень медленно он побрел назад в дом застывших часов. В таком дождливом сумраке Лондон казался приснившимся городом, а его обитатели привидениями. Этим вечером Парамуру донесли, что Ральф Клеррихью (свечник из Ислингтона, которого Исаак вернул из забытья четыре недели назад) исчез с лица земли. На следующий день (который пришелся на среду) в три часа пополудни Парамур спускался по лестнице в доме застывших часов. Один шаг — смертельная усталость. Второй шаг — смертельная усталость. На третьем шагу он наступил на ветхую доску, и лестница содрогнулась, осыпав паутину и грязь. Парамур поднял глаза и вовсе не был удивлен, увидев падающие ему в лицо крохотные золотые песчинки. Следующий шаг — и бесплодный фруктовый сад, а в нем — усмехающийся бледный король. В это мгновенье Лорд Морфей выкрал обратно прачку из Мортлейка — мать четырех крох. В четверг, в то время, как у Парамура дважды опускались веки, лорд Морфей забрал назад матроса-негра и известную проститутку по имени миссис Афра Пичли; в пятницу — ребенка и кукольника-альбиноса из Вапинга; а в субботу — перчаточника и его жену. В воскресенье Парамур уснул на целых четверть часа, но лорд Морфей не забрал никого. Парамур гадал, уж не в шутку ли это Морфей — корчил из себя великое божество, отдыхая на седьмой день. Но ни в одной из книг Исаака не
— Доброе утро, Ваше Величество! — воскликнула доктор Сильверхофф, так бойко шагая к высокому черному трону, что ее оправленные серебром очки приплясывали на серебряной цепочке. — Говорят, у вас наконец появились для меня новости. Долго вы мешкали. — Еврейский маг мертв, доктор Сильверхофф. Он умер прошлой ночью во сне. Повисло короткое молчание, во время которого Повелитель Снов и Кошмаров принял спокойный, невозмутимый и полный величия вид, а доктор Сильверхофф выглядела просто озадаченно. — И что, это все? — спросила она. Повелитель Снов и Кошмаров посмотрел на нее с высоты своего величия в прямом, и в переносном смысле. — Этот лжемаг, Парамур, вскоре будет вынужден уснуть, и тогда ... — Но Ваше Величество! Допустим, он не уснет! — Я и близко такого не допускаю, доктор Сильверхофф! Этот лжемаг всю жизнь потворствовал своим желаниям. — Ваше Величество, но, а пока... — А пока, доктор Сильверхофф, — усмехнулся Повелитель Снов и Кошмаров, — мы будем ждать.
Спустя три дня мать мистера Ньюболта омывала влажной теплой салфеткой маленькие ручки своему трехлетнему сыну. В Линкольншире было лето, и мистер Ньюболт стоял посреди тенистой и прохладной маминой кухни. За раскаленным на солнце порогом, он видел цветы, травы и жужжащих пчел, нагоняющих сон. Горничная мистера Ньюболта мыла скрюченные ноги своему восьмидесяти восьми летнему господину. Мистер Ньюболт лежал на кровати в тихой, освещенной свечами комнате на Фрайдей-Стрит. Горничная выпрямилась, одной рукой держась за ноющую спину. В другой у нее была влажная теплая салфетка. Мистер Ньюболт смутно догадывался, что одно из купаний происходит в стране Забытья, а другое — в мире яви, но где какое он не ведал и не чаял. Мистеру Ньюболту снилось, что его пришел повидать некто с вытянутым, нервным лицом и долго говорил о деле большой важности. — ...и как мне теперь быть, сэр? — С чем, Джон? — спросил мистер Ньюболт. — С королем Морфеем, — ответил Парамур. Мистер Ньюболт надолго погрузился в размышления, а затем сказал: — Ты разгневал его, Джон. — Да, знаю. Но что мне делать? — Пожалуй, — начал мистер Ньюболт, — ничего уже с ним не поделаешь. Он говорит о нарушенных правилах, воровстве и оскорблениях (мне слышно его во сне, Джон). Кабыть не уйти тебе от его преследований ни на краю света, ни под землей... Они сидели некоторое время безмолвно, а затем мистер Ньюболт заботливо сказал: -Джон, ты немного бледноват. Тебе нездоровится. Позволь, Мэри приготовит тебе поссет. Парамур как-то неестественно рассмеялся. — Нет, нет, я вполне здоров. После этого мистер Ньюболт, казалось, опять погрузился в сон (конечно, если бы кто-то прежде мог подтвердить, что он вообще просыпался), но когда Парамур был уже в дверях, мистер Ньюболт поднялся и сказал: — Если бы он только был похож на свою сестру — все было бы иначе! Ибо такой милой и кроткой леди нигде не сыскать! Я слышу ее шаги, когда она идет по свету. Я слышу шурх-шурх-шурх ее шелкового платья и позвякивание серебряной цепочки у нее на шее. Ее улыбка полна утешения, а ее глаза — добры и радостны. Как же мне не терпится ее увидеть! — Кого, сэр? — озадаченно спросил Парамур. — Ну как же! Сестру его, Джон. Его сестру.
Снаружи на Фрайдей-Стрит шел холодный мелкий дождь. Парамур поднял глаза и увидел идущего навстречу обтрепанного деревенского верзилу в надвинутой на глаза интересной шляпе, которую он очевидно смастерил себе из старых газет. Верзила, должно быть, его толкнул, потому что Парамур (который всю неделю не спал), неожиданно утратив равновесие, схватился за стену. Всего лишь на мгновение он к ней приник головой, но тут же заметил в кладке крохотные золотые песчинки.
Фруктовый сад был обнесен стеной из розово-красного кирпича. Некогда стены были увиты розами, но теперь стояла зима и от них остались лишь тернии. Там была трава, и там было много яблонь. Но теперь трава и яблони были зимние. Лучи зимнего солнца и голубые тени в замысловатом узоре сплетались на черном одеянии бледного короля. Его руки, полностью в черном, были скрещены на груди. Носок его черного сапога выстукивал по земле. Он вскинул голову и посмотрел на Джона Парамура. Парамур резко проснулся. Очень медленно он побрел назад в дом застывших часов. В таком дождливом сумраке Лондон казался приснившимся городом, а его обитатели привидениями. Этим вечером Парамуру донесли, что Ральф Клеррихью (свечник из Ислингтона, которого Исаак вернул из забытья четыре недели назад) исчез с лица земли. На следующий день (который пришелся на среду) в три часа пополудни Парамур спускался по лестнице в доме застывших часов. Один шаг — смертельная усталость. Второй шаг — смертельная усталость. На третьем шагу он наступил на ветхую доску, и лестница содрогнулась, осыпав паутину и грязь. Парамур поднял глаза и вовсе не был удивлен, увидев падающие ему в лицо крохотные золотые песчинки. Следующий шаг — и бесплодный фруктовый сад, а в нем — усмехающийся бледный король. В это мгновенье Лорд Морфей выкрал обратно прачку из Мортлейка — мать четырех крох. В четверг, в то время, как у Парамура дважды опускались веки, лорд Морфей забрал назад матроса-негра и известную проститутку по имени миссис Афра Пичли; в пятницу — ребенка и кукольника-альбиноса из Вапинга; а в субботу — перчаточника и его жену. В воскресенье Парамур уснул на целых четверть часа, но лорд Морфей не забрал никого. Парамур гадал, уж не в шутку ли это Морфей — корчил из себя великое божество, отдыхая на седьмой день. Но ни в одной из книг Исаака не