гладкой чернильной воде плавали золотые пятна окон.

— Единственное место, где никто не хочет плюнуть тебе в морду, — философски изрек Редькин, но вдруг вода вспенилась, рядом с каменной лестницей всплыла миниатюрная субмарина. На, ее палубе появился человек в черном плаще и надвинутой на глаза черной шляпе. Человек соскочил на берег, мигом преодолел каменные ступени и устремился к нашим героям.

Со словами: «Товарищи, победа близка», — он горячо пожал руку Петру Петровичу, затем Редькину.

У человека был чудовищный акцент.

— Оружие спрятано в надежном месте. Мост будет взорван в шесть утра, после этого отходим в лес. Встречаемся в пять у Степаныча.

Сказав это, незнакомец вновь пожал руки «товарищам», сделал два шага в сторону и растворился в темноте. Редькин прищурился, но не уловил никакого движения — человек как сквозь землю провалился. Субмарина, кстати, тоже исчезла.

По глазам неожиданно ударил слепящий свет прожекторов, со всех сторон набежали люди в зеленой форме с автоматами, начали заламывать Редькину и Найденову руки. Редькин сразу согнулся в три погибели, а вот с Петром Петровичем у нападающих что-то не получалось. Больше того, он сделал какое-то незаметное движение, и пятеро автоматчиков полетели через каменный парапет в воду.

— Сеть давай, — крикнул один из зеленых, судя по всему — офицер.

Петр Петрович щелкнул пальцами, после чего люди в зеленом застыли на месте, как по пионерской команде «Замри»…

Дома Редькин, которого трясло от нервного перенапряжения, долго и нудно высказывался по поводу вечерних прогулок, но Петр Петрович молчал, и понемногу Вениамин успокоился. А, успокоившись, начал выспрашивать, кто был этот пенек с акцентом и что за люди на них напали? И почему?

— Пенек с акцентом — это «Кривой Серпантин», — ответил Петр Петрович. — Автоматчики — служба безопасности. Нас приняли за сообщников «Кривого Серпантина», сэр.

— А кто он такой?

— Шел бы ты, Веня, помылся, — сказал Петр Петрович. — Ты когда нервничаешь — потеешь, а когда потеешь — извини, воняешь.

Пока Редькин, ворча с непривычки, мыл шею и чистил на ночь зубы, Петр Петрович разобрал на диване свежайшую постель и, потушив верхний свет, включил торшер. Огромная гостиная погрузилась в таинственный полумрак.

Редькин возлег на диван, а Петр Петрович сел в кресло и сказал:

— Ты спрашивал, кто такой «Кривой Серпантин»? Ну так вот…

«Кривой Серпантин» был личностью таинственной, способной уходить в небытие и из небытия же возрождаться. Сколько раз его вешали, сколько раз ему секли голову с плеч и разряжали полную обойму точнехонько в сердце, сколько раз его топили, жгли, травили, сбрасывали с высотных домов и горных вершин, а ему хоть бы хны. Надо сказать, расправлялись с ним поделом — «Кривой Серпантин» шпионил направо и налево. Если он шпионил в Лондоне в пользу Вашингтона, то не сомневайтесь, что, будучи в Вашингтоне, он проделывал аналогичную операцию в пользу Лондона. Кончалось тем, что в Лондоне издавался вердикт: «Расстрелять сукина сына», а в Вашингтоне: «Поджарить на электрическом стуле при большом скоплении народа». Приговор приводился в исполнение, а на следующей неделе «Кривой Серпантин» объявлялся в Брюсселе или Пензе.

— Это что же за гусь такой, что его веревка не берет? — засыпая, спросил Редькин.

— Глаза отводит, — объяснил Петр Петрович, — Двойников подсовывает.

— Где же он таких дураков находит?

— Для хорошего шпиона это не проблема, — ответил Петр Петрович. — Дураков вокруг пруд пруди… Да ты спишь никак? Ну, спи…

Глава 4

Уж так не хотелось Редькину утром уходить на, работу, но пришлось. Разумеется, Петр Петрович понимал, что народ работает ради булки с маслом, а не ради идеи, разумеется, он был согласен, что Вениамин может в любую секунду получить все, что захочет, однако порядок есть порядок. Не надо искушать судьбу. Написано на редькинском роду служить в объединении «Росмыло», значит, надо служить.

При входе в метро на Редькина накинулись трое, заломили руки за спину и впихнули в «Волгу» с черными стеклами. Надели на глаза плотную повязку. Как на грех, зачесался нос, прямо зазудел, паршивец, Редькин потянулся было почесать, но сидевший справа рявкнул: «Руки», — и зуд тут же прекратился.

Минут через семь стремительной езды, которые для Редькина растянулись на добрые полчаса, машина въехала, в открывшиеся перед ней ворота и остановилась у бокового подъезда хорошо известного жителям города и шпионам массивного здания.

В здании этом было множество коридоров, лифтов и лестниц. Редькина долго водили по этажам пока, наконец, не впихнули в какое-то помещение, где сняли с глаз повязку.

Стены помещения были отделаны белым кафелем. Хирургический стол, рефлектор над ним, застекленные шкафы с набором никелированных инструментов делали его похожим на операционную. У окна с рифленым непрозрачным стеклом стояло зубоврачебное кресло, в котором спиной к вошедшим сидел человек с бритым затылком и седым ежиком.

— Где второй? — спросил седой негромко.

— Отслеживаем, — ответил один из сопровождающих.

— Отслеживаем — это когда взяли след, — сказал седой, — Вы взяли его след?

— Вот он — след, — сопровождающий ткнул в лопатку Редькина железным пальцем. Лопатка, заныла.

— Кто второй? — тихо спросил седой.

Редькин понял, что обращаются к нему, но из вредности промолчал.

— Где спрятано оружие? — рявкнул седой. — Какой мост будет взорван? Отвечать! Живо! Кто такой Степаныч? Где «Кривой Серпантин»?

Редькин молчал.

— Ты у меня заговоришь, — зловеще сказал седой и позвал: — Нефедьев.

— Здесь, — откуда-то из-за шкафов вынырнул сухощавый человечек в синем халате и кожаном фартуке.

— Готовь инструменты, — приказал седой.

— Есть.

Человечек открыл стоящий в углу сейф и, мурлыча под нос: «Пиду чи я, дрючком пропэ-эртый?…», — вынул электродрель. «Чи мимо прошпындорить ви-ин?» На свет появилась ножовка по металлу, затем топор, жуткого вида щипцы, огромные искривленные ножницы с толстыми ручками.

— Мама, — прошептал Редькин, теряя сознание. — Петр Петрович…

— Петр Петрович, — прошептал Редькин, приходя в себя.

Он лежал в гостиной на диване.

— Я тебя спас, — сообщил Петр Петрович из кресла. — Ты падал лицом в ведро с помоями.

— Там было ведро с помоями? — удивился Редькин.

— Представь себе, — сказал Петр Петрович. — Как средство давления на психику.

— Не понял.

— Тебя ставят перед дилеммой: или-или. Или ты