счастья нашел. Там, в одном месте.
- Ну? А чего же не принес? Счастье-то в доме - не лишняя табуретка.
- Ну… они сломанные, что ли, были. Флюрка хотела, чтобы сразу взрослыми стать и чтобы сразу поженились. И ничего не исполнилось, - рассказывал он игру.
«Эх, зря я опять про это!» - подумал он, задремывая, и снова его легонько кольнула обида.
- Да нет, - отозвалась мама. - Просто вам умные калоши попались. Сразу взрослыми! Чего ж тут хорошего? Поживи уж со мной, сынок.
- Ладно… мне и без калош с тобой хорошо, - пробормотал он, и глаза у него сами закрылись.
Он уже не видел склоненного над ним лица матери с блестящими и от этого такими молодыми глазами.
Когда октябрята ушли, дед обратился к внуку: - Ну вот что, троечник противный, послоняйся по квартире, и чтобы молчком, а я подумаю, что с тобой, поросенком осужденным, делать. И считай, что тебе повезло - бабки дома нет! Дед ушел в туалет курить и думать, а Субботник слонялся по квартире и прислушивался, все больше впадая в смятение, - дед в туалете фыркал и всхлипывал, словно подавился дымом. Субботник очень нелегко пережил осуждение. Обычные шалости, записанные на бумаге, представлялись не подлежащими прощению проступками, и неизвестно еще, что там придумает дед, который, похоже, плачет над его бедовой головушкой… Э-эх! - Так зачем же ты эту Аллу за косу дергал? - вкрадчиво спросил дед. - Низачем, - буркнул Субботник. - Тогда почему? - Нипочему. - А я вот знаю и зачем, и почему! - Почему? - осипшим голосом прохрипел внук. - Да потому, что она тебе нравится и на тебя, противного троечника, внимания не обращает. Так, что ли? Субботник вспотел. Дед попал в самую середку. Он очень хотел дружить с Алкой и, сломленный дедовой проницательностью, заговорил: - Мы же раньше с ней дружили! В первом классе. А теперь она все Толик да Толик. Я раньше ее дерну - она меня книжкой хлоп! И обоим смешно. А сейчас чуть-чуть тронешь - как плакса плачет… У
СУББОТНИК
Если в дверь к Александру Клавдиевичу звонили, то это означало, что пришел неизвестно кто, но если раздавался глухой стук в нижнюю часть двери - значит, пришел Субботник. Субботником прозывался его внук Андрейка, но не за то, что приходил он к деду по субботам, а за страшную, хотя и понятную в его возрасте энергию. В прошлый приход, например, он успел нарисовать на бабушкиных выкройках танковый и воздушный бой, куда-то задевать дедовы очки, рассыпать в кухонном буфете банку с мукой, потому что ему померещились там мыши, и обстрелять с балкона неизвестного кота семенными помидорами деда. Все это - в двадцать минут. Понятно, что жить с Субботником было интересно, но хлопотно, и родители с удовольствием отправляли его на выходные к старикам. - А-а, наш Субботник пришел, - расплылся улыбкой дед, услышав знакомый стук. Сегодня Субботник вошел в квартиру боком и тихо. Вскинув голову, он глянул на деда и прошел в комнату, которая по выходным предоставлялась ему. Там он остановился, как бы не зная, чем заняться, а наблюдательный дед заметил, что ухо у него напряженно торчит в сторону двери… «Ага-а!» - сказал про себя дед и был прав. За дверью кто-то по-мышиному завозился, зашикал, и наконец раздался звонок. Дед раскрыл дверь и увидел сначала соседа по площадке. - Тут к вам пришли, - почтительно сказал сосед. - Тимуровцы, наверное. У его ног стояло трое ребятишек: две девочки и мальчик. Они, как и Андрейка, были в форме с октябрятскими звездочками, и дед догадался, что они одноклассники внука и шли за ним следом. - Андрей Лысов тут сейчас живет? - спросила самая смелая девочка - белесая, с невидимыми бровями толстушка. - Сейчас тут живет, - признался дед. - Мы пришли высказать ему осуждение, - продолжила девочка. - Что, что? - переспросил дед и наморщил лоб. - Осуждение, - не так уверенно повторила она. - Он из нашей звездочки. Нам учительница поручила высказать ему осуждение и чтобы родители на него подействовали. - Он ведет себя плохо, - виновато, видно очень стыдясь за Субботника, сказал мальчик. - А-а! Ага! Ну, понятно, - сказал дед, хотя и мало что понял. - Тогда его, что ли, сюда нужно? Он ввел насильно переставляющего ноги внука в переднюю, крепко взял его за плечи и повернул его лицом к октябрятам. Субботник же повел носом вправо и вверх и как можно отвернул голову в сторону, что вовсе не означало виноватой покорности, а только решимость претерпеть все, для него уготованное. - Ага! - снова смекнул дед. - Не так-то здесь все просто… Дед и внук стояли рядом и на сто процентов были родней: круглолицые, голубоглазые и такие сивые, что у деда не видна была седина. Наверное, поэтому часть Субботниковой вины само собой переходила на него. По крайней мере, толстушка отчитывала их обоих. - Лысов, ты плохо себя ведешь. Вчера ты с мальчишками так носился по двору, что сшиб с ног уборщицу тетю Аню. Потом ты мучил пчелу: привязывал ее ниткой и заставлял летать. - И ничего не мучил, - встрял в осуждение Субботник. - Я опыт делал: чья это пчела - дикая или домашняя?.. - Помолчи, - оборвал его дед. Он чувствовал, что все это мелковато для Субботника и главные его вины - впереди. Девочка строго посмотрела на Лысовых. - А еще он неправильно рега… реар… - Она сбилась, покраснела, а мальчик еще более виновато подсказал: - …реагировал на замечания командира звездочки. - У нас в дневнике все записано, - оправившись от смущения, сказала толстушка, взяла у второй, молчаливой девочки тетрадку и передала ее Александру Клавдиевичу. Тетрадь была озаглавлена «Дневник командира звездочки. Пятая неделя». Он внимательно изучил все, что произошло на пятой неделе, и вынужден был признать, что с Субботником связано большинство происшествий. - «…на замечание командира звездочки не дергать Аллу Иванову за волосы бил командира звездочки по голове», - грустно прочитал дед. - Так вот как ты неправильно реагировал? Александр Клавдиевич наморщился и сильно потер переносицу, словно собирался чихнуть, и спросил: - А кто же у вас командир звездочки? И чем он его бил-то? - Я, - тоненьким голоском ответила молчаливая девочка. - Он не больно бил. Тетрадкой. Только все равно… А Алка эта вообще не из нашей звездочки, - неожиданно горячо заключила она. - А еще, когда Иванова заплакала, он обозвал ее мокрой цаплей, а извиняться не стал, - совсем потеряв голос от ощущения вины, прошептал мальчик.* * *
Когда октябрята ушли, дед обратился к внуку: - Ну вот что, троечник противный, послоняйся по квартире, и чтобы молчком, а я подумаю, что с тобой, поросенком осужденным, делать. И считай, что тебе повезло - бабки дома нет! Дед ушел в туалет курить и думать, а Субботник слонялся по квартире и прислушивался, все больше впадая в смятение, - дед в туалете фыркал и всхлипывал, словно подавился дымом. Субботник очень нелегко пережил осуждение. Обычные шалости, записанные на бумаге, представлялись не подлежащими прощению проступками, и неизвестно еще, что там придумает дед, который, похоже, плачет над его бедовой головушкой… Э-эх! - Так зачем же ты эту Аллу за косу дергал? - вкрадчиво спросил дед. - Низачем, - буркнул Субботник. - Тогда почему? - Нипочему. - А я вот знаю и зачем, и почему! - Почему? - осипшим голосом прохрипел внук. - Да потому, что она тебе нравится и на тебя, противного троечника, внимания не обращает. Так, что ли? Субботник вспотел. Дед попал в самую середку. Он очень хотел дружить с Алкой и, сломленный дедовой проницательностью, заговорил: - Мы же раньше с ней дружили! В первом классе. А теперь она все Толик да Толик. Я раньше ее дерну - она меня книжкой хлоп! И обоим смешно. А сейчас чуть-чуть тронешь - как плакса плачет… У