колом.

— Надо идти, и идти, — сказал Никольский. — Некогда возиться, и костер жечь нельзя: может, немцы рядом.

— Волки не сожрут его? — спросил Женька.

— Какие тут волки, — сказал Бадяга. — Зверье на сто верст распугано. Видишь, куда он теку дал?

Все погладили или шлепнули теленка и пошли. Теленок стоял и смотрел им вслед, расставив ноги и опустив голову к земле. С его губы тянулась нитка слюны. Потом он замычал и, взбрыкивая, побежал за ними.

— Надо пугнуть, а то увяжется, — сказал Бадяга.

Батраков остановился.

— Что, скучно одному? — спросил Батраков.

Теленок ткнулся мокрым и теплым ртом ему в руку и замер, задумавшись о чем-то своем, телячьем.

— Ты особенно не торопись в деревню, а то сожрут, — посоветовал ему Батраков.

Теленок моргнул и посмотрел на Батракова. Глаза у теленка были синие, с поволокой.

Батраков развернул теленка, сказал: «Ну, пока», — и сильно хлестнул его по заду хворостиной. Теленок от неожиданности присел, потом рванулся и помчался, треща кустами. Батраков негромко, но страшно ухнул ему вдогонку и отшвырнул хворостину.

Они шли еще час, потом засветилась просека. Никольский опять поднял руку, и все остановились, вслушиваясь в обрывки разговора и стуки, которые долетали с просеки.

— Фрицы, — сказал негромко Никольский и осторожно попятился.

Они отошли метров на сто и легли, тревожно осматриваясь.

— Надо узнать, сколько их там, — сказал Кедров. — Если не по всей просеке, может, проскочим.

— Я схожу, — предложил Бадяга.

Он оставил пулемет, взял у Кедрова автомат Горохова и сначала пошел, а потом пополз к просеке.

Они разошлись в круг пошире, чтобы дальше видеть и больше слышать, и сошлись опять, когда вернулся Бадяга, и то, что он шел неторопливо, успокоило всех.

— Три фрица и танк. Танк здоровенный, — сказал Бадяга. — Продавил мосток и сел в овраг: там через просеку ручей. Двое копают берег, третий караулит. С автоматом.

— Всего трое? — спросил Никольский. Если танк тяжелый, что-то мало для экипажа.

— Может, кто в нем сидит, но вроде нет, — ответил Бадяга. — Обойдем?

— Ты бы хоть макароны отработал, — процедил Батраков.

Все промолчали: перед атакой чумазый механик из танка, который сгорел у них на глазах, дал им два почти полных котелка макарон с мясом.

Бадяга поднял пулемет.

— Я как все.

— Оставь его, — сказал Никольский. — Меньше шума.

— Меньше так меньше, — согласился Бадяга.

— Пошли? — спросил Батраков.

— Пошли, — ответил Женька.

Тарасов задержал Кедрова.

— Прикроем им спину.

— Смотрите, чтобы они в танк не залезли, — сказал Кедров. — Потом пока выковыряешь…

Батраков поставил прицел «50».

— Не залезут.

— Мы будем недалеко, — сказал Тарасов.

— Ладно, — кивнул Никольский.

— Ты особенно не лезь, — бросил Кедров Женьке.

— Отстань, — ответил Женька и пошел за Песковым. Бадяга сунул пулемет в куст, заломил ветку и пошел, обгоняя всех.

Кедров лег в куст рядом с пулеметом, а Тарасов ушел в сторону метров за сто от него.

Бадяга был таежник и знал, что человек в лесу, когда стоит на месте и опасается чего-то, больше смотрит по сторонам и назад, и Бадяга вывел их так, что они оказались не сбоку танка, а впереди него. Немцев действительно было трое, но часовой ходил по ту сторону танка, и стрелять в него было рискованно: если его не убить сразу, он может лечь за гусеницу и отстреливаться. Они подождали, когда он выйдет из-за танка. Часовой все вертел головой и держал автомат наготове.

Один из тех немцев, которые копали, наконец воткнул лопату, подошел к люку, достал тряпку и вытер руки. Он бросил тряпку у гусеницы, вынул сигареты и чиркнул спичкой, прикурил и кинул спичку на тряпку. Тряпка была бензиновая, она загорелась синим, почти прозрачным пламенем.

Часовой что-то негромко покричал в лес, повременил и вышел из-за танка, и Батраков сразу же застрелил его. Остальные дали по короткой очереди, один немец упал около лопаты, а другой — у горящей тряпки. Никольский подошел к ней и затоптал огонь.

Никольский был прав — в экипаже было не трое немцев, а пятеро. Когда танк свалился в овраг и им стало ясно, что его не вытащить, очень высокий немец и второй, пониже, но тоже высокий, пошли по просеке вперед. У немца пониже был парабеллум, а у длинного автомат. Они прошли до поворота около километра, но потом решили вернуться. Им попалась хоженая тропка, которую они пропустили, идя от танка, и они свернули на нее: они видели, что в той стороне лес светлеет, и полагали, что там он кончается, но тропка вывела их к поляне, а не к опушке, и им пришлось возвращаться к танку лесом.

Они тоже шли торопливо и тоже негромко переговаривались, но Кедров их услышал, потому что они шли прямо на него. Кедров сразу догадался, что они из танка — на немцах были комбинезоны, да и вообще немцы не разгуливают парочками по лесу.

Кедров прижался к земле, он не знал, что делать. Он не мог предупредить ни Тарасова, ни остальных, потому что немцы его заметили бы. Он не мог и стрелять, выстрелы спугнули бы немцев у танка, и он усложнил или испортил бы все дело. Он затаился за кустом и пропустил этих немцев, они прошли совсем рядом с ним.

Но все сложилось хорошо: немцы не успели отойти и шагов на пятнадцать, как Кедров услышал автомат Батракова. Он быстро встал на колено и прямо через куст срезал из шмайсера длинного. Кедров начал с него, потому что у длинного был автомат. Длинный ткнулся лицом в корни, а немец с парабеллумом дернулся было в сторону, но зацепился за что-то, упал и замер, но Кедров знал, что он еще не убит, потому что он еще не стрелял в него. Кедров хорошо видел его: немец лежал у двух сосенок, боком к нему, неловко подвернув руку с парабеллумом. Кедров встал и поверх куста дал еще короткую очередь в длинного, потому что длинный вдруг зашевелился и приподнялся, и длинный осел и затих, и больше уже не шевелился, а второй немец уронил парабеллум и закрыл голову руками.

Когда Батраков и все остальные перестали стрелять у танка, Кедров вышел из-за куста, держа на прицеле живого немца и нажав до половины на спусковой крючок. Нет, все сложилось хорошо.

К нему подбежал Тарасов.

— Вот, взял фрица, — сказал Кедров.

Тарасов пошевелил длинного.

— Этот готов.

Кедров все держал на прицеле живого.

— Ага. Возьми парабеллум. Вон, у корня.

Тарасов поднял пистолет и сказал немцу:

— Ну-ка, ты, поднимайся.

Немец встал и поднял руки. Тарасов вынул из наколенных карманов его комбинезона две синие гранаты, похожие на большие гусиные яйца, нащупал в заднем кармане брюк вальтер и вытряхнул из других карманов портсигар,