— Запросто.

* * *

Прошло еще три года. Сантехник Сорокин обслуживал супермаркет и еще ряд торговых точек. Маша росла крепкой и здоровой девочкой. В свободное время отец частенько сидел с ней на крыльце. К июлю раскрылись бутоны золотых шаров. Они через перильца тянулись к крыльцу, и дочь подтягивала их к лицу, нюхала и сладко зажмуривалась.

Сверху улицы, с подножия сопки, послышались звуки торжественной и печальной мелодии. Это брат Петр со своей дружиной кого-то опять хоронил. А через полчаса и сам он появился во дворе дома. В руках нес валторну без футляра. Маша выпросила у «дедушки» поблескивающую медную трубу с витой улиткой и широким раструбом, поиграла с ней, нажимая на клавиши, даже пыталась дуть, но ничего не вышло.

— Нет, дедушка Петя, у меня воздухов не хватает. Ты сам поиграй, ладно?

Он послушно взял валторну.

— Ну, траурное меню на сегодня закончилось, — пробасил, протирая платком мундштук от Машкиных слюней. — Что-нибудь повеселее выдам.

И заиграл, повернув раструб к небу. Заслышав музыку, вышла на крыльцо Лиза, взяла на руки потянувшуюся к ней дочь. А Мария Сергеевна, не отрываясь от дел, выглянула из открытого кухонного окна и замерла, слушая старшего сына.

— Погоди, а что это было? — с удивлением спросил Мишка, когда брат, передыхая, опустил валторну.

— Вальс «Синие сопки». Наш композитор написал.

— Ай, стервец, Гера! — вскрикнул Мишка. — Закончил все-таки и не сообщил мне. Наверно, решил, что я в Италию умотал, за «Сампдорию» выступать. А я передумал. И на кой хрен мне Италия сдалась?.. Хороша страна Италия, а Россия лучше всех! — он припомнил, что в последний приезд сильно постаревший и сдавший Серафим Иванович склонял переезжать в Подмосковию, и добавил: — А в самоей России лучше всех наша золотая долина… Давай, Петро, на бис, а? А то ж мне ведь рецензию еще Герасиму писать. Надо как следует прочувствовать.

Петр Алексеевич отдышался, опять приложил трубу к губам и, взгромоздив густые брови на лоб, выдул волшебные звуки. Все слушали. Соседи повыглядывали из своих ячеек. И синие сопки вокруг тоже слушали вальс о себе, но не могли закружиться под эти звуки по причине полной неподвижности. Они только молча, столетиями, наблюдали за потугами людей…