но Фанаберия был уверен в такой психомоторной реакции.

— Иван Сергеич подсмотрел, — ответил Фанаберия, имея в виду своего помощника Лутовкина, который сидел тут же, в номере. Он-то и собирал предварительные сведения.

Иван Сергеич засветился от удовольствия. Ему нравилось, когда шеф называл по имени-отчеству. Это был молодой, веселый парень, с шапкой темных волос, отливающих медью. Жил он с мамой в Мытищах и познакомился с сыщиком, когда тот расследовал там весьма запутанное дело. Иван в Мытищах всех до последней собаки знал и здорово помог, а после успешного расследования напросился в помощники. Сыщику, в общем-то, Лутовкин понравился. Проворный, исполнительный. Одна проблема — с образованием.

«Не берите в голову, проблема решаема», — заверил Иван, и через день появился с дипломом колледжа Предпринимательства и Права. Вот тогда-то Фанаберия и назвал его в первый раз по имени-отчеству: «Эх, Иван Сергеич, ты и меня вовлекаешь в криминал».

Проверить подноготную Герасима сыщик поручил в первую очередь, и помощник расстарался. Он отправился на окраину города, где Гера снимал комнату в пятиэтажке. Старушки у подъезда с удовольствием рассказали о конфликте между Герой и Гертрудой, престарелой барышней, живущей рядом в особняке. По мнению мудрых бабушек, суть конфликта заключалась в том, что барышня глаз положила на статного молодого человека, а он пренебрег её вниманием.

Иван Сергеич вникал, как шеф ведет допрос. Недавно Эразм Петрович торжественно вручил ему удостоверение, в котором черным по белому впечатано, что И. С. Лутовкин является помощником частного детектива. Своей должностью новоявленный агент был доволен и без конца предъявлял удостоверение кому ни попадя. А сейчас, полагая, что участвует в «перекрестном допросе», изредка вставлял реплики.

— Колись, Герасим, чего уж там!

— Так эта ж сука меня за палец куснула! — защищаясь, возмутился Гера и выставил вперед забинтованный указательный палец.

— Кто именно укусил? Собачка или её хозяйка? — посчитал нужным уточнить Иван Сергеич.

— Хе-хе, — посмеялся Гера. — Собачка, естественно. Перед всеми на задних лапках, а меня увидит — как сумасшедшая, кидается. Ну, сколько можно терпеть? Вот я и тово… подкараулил.

— Ладно, можешь не оправдываться, — бросил Фанаберия; эти подробности его не интересовали. — Мы никому не сообщим о факте утопления, если ты правдиво ответишь на вопросы. Итак. Я знаю, ты был свидетелем произошедшего на вокзале и первым подскочил к погибшей. Скажи: барышня сама под поезд бросилась?

— Может, и сама.

— Или поскользнулась?

— И это возможно.

— А может, ее подтолкнул кто?! — рявкнул сбоку Лутовкин.

Парень повернулся к нему.

— Рядом я никого не видел. Но в точности не ручаюсь. Если б знал, чем оно все закончится, заранее наблюдал бы. А так у меня внимание на другую барышню отвлеклось.

— На какую — другую? — опять включился Фанаберия, озабоченный тем, как найти новых свидетелей.

— За другой Аннушкой я подглядывал, — Гера повернулся к нему. — Судомойка из вокзальной кафешки, она как раз проветриться выглянула.

— И чем она тебя заинтересовала?

— Аппетитная телка.

Фанаберия тут же записал в блокноте: «Привокзальное кафе. Аннушка-судомойка, аппетитная телка».

— А теперь напряги память, Герасим… Украшения какие-нибудь на пострадавшей заметил?

— Какие украшения?

— Ну, сережки на её ушах висели?

— Не знаю, не помню.

— Ладно, иди. И отсюда прямо в военкомат. Понял?

— Понял, — тоскливо откликнулся Гера.

4. Еще один допрос

Аннушка из вокзального кафе в милицейских сводках не фигурировала. И Фанаберия приступил к её допросу, надеясь узнать что-нибудь новенькое. Она отвечала путано, то краснела, то бледнела, и постоянно застегивала пуговку на кофте, а пуговичка опять расстегивалась при вздымании груди. Занятый наблюдением за её действиями Иван Сергеич на этот раз почти не встревал.

— Ты госпожу Каренину с отрезанной головой видела? — расспрашивал Фанаберия.

— Видела.

— А сережки в ее ушах были?

Аннушка плотно сжала веки.

— Вспоминаю, где их в последний раз видела, — пояснила она. — Нет, кажется, не на ушах, а в шкатулке.

— Вот так номер! — удивленно воскликнул Фанаберия. — В какой еще шкатулке?

— В ихней, — ответила Аннушка. — Я ведь раньше в услужении у госпожи Анны была. А потом она меня рассчитала. Иди, говорит, Аннушка, ищи себе другую работу.

— Когда ты видела сережки?

— Примерно за месяц до того. Я убралась и слышу, она меня из спальни кличет. Электрический свет выключила и в ночнушке, у свечи, сидит. А свеча та — вот-вот догорит. Я ей говорю, позвольте, госпожа, я вам новую зажгу. Не надо, говорит. Свеча моей жизни догорает. Грустно так сказала и не дала заменить…

— Так-так-так, — проговорил Фанаберия. — А отчего ж у неё такое упадочное состояние возникло?

— Она ж с Лексей Ляксандрычем повздорила. Я сама слышала, как он её попрекал кавалерийским офицером и грозился с содержания снять. Она же после рождения Сереженьки нигде не работала. Поэтому, может, и на электричестве экономила.

— Понятно, — сказал Фанаберия. — А теперь честно признайся: сережки примеряла?

— Один всего раз. Но только я их назад положила, — призналась Аннушка, совсем потерявшись и забыв застегнуть пуговичку. На кофточке расстегнулась следующая, и детектив с помощником убедились, что у Геры Крестьянинова хороший вкус: там такое богатство приоткрылось.

— Так ты, наверно, и на уши их вешала?

— Нет, — ответила Аннушка. — Я их только возле ушей подержала и в зеркало поглядевшись. Так ими не только я, и Катя Маслова восхищалась.

— Какая еще Катя? — навострился Фанаберия.

— Ну, нянька. Которая за Сереженькой ухаживает. Но она не виноватая. Я её хорошо знаю; мы из одной деревни. В её родне воров спокон веку не водилось.

— Это похвально, что подругу защищаешь, — одобрил Фанаберия, а в гроссбух записал: «Катерина Маслова, гувернантка у Карениных».

Он на всякий случай осмотрел у Аннушки уши. Иван Сергеич тоже принял участие. Никаких следов ношения сережек не обнаружили. Да и сама Аннушка им подсказала, что дырочки для тех сережек вовсе не нужны, там есть такие штуки, под вид прищепок. Потом Лутовкин отозвал шефа и шепотом сказал: «А давайте потребуем, чтобы она свои груди полностью оголила».

— Зачем? — не понял детектив.

— Может, она те сережки меж грудей прячет, — предположил Иван Сергеич, еще раз оглянувшись на безмолвную Аннушку. — Туды у неё что угодно можно запрятать.

Но Фанаберия на такой беспрецедентный шаг не