тем, что пожалуют незваные гости, и вяло пригласил их к столу. Маг лениво огляделся, но на приглашение Митрия не ответил. Ясно, что неспроста они сюда пришли. Маг чуял сбежавшего Влада. Будь его воля, разнес бы избу по бревнышку и достал тепленького. Жаль, что по уложению без слова хозяина в доме ничего трогать нельзя.

— Где брат твой — Влад? — маг решил разговорить Митрия. Авось, слово за слово и выдаст брата.

— Зачем он вам? Что сотворил такого?

— Да ничего особенного. Торговца одного придушил, караван ограбил, Верховного действием оскорбил — мелочевка, — маг любезно улыбнулся. Только взгляд его остался тяжелым.

— Разве вправе я решать — кому жить, а кому на плаху идти?

— Все вы тут философы, как своих прикрывать, — зло буркнул маг, — любого брать можно — не ошибешься.

Так бы и ушли дознаватели ни с чем, да огневая животинка негодующе пискнула, и Митрий обмяк. А ведь права она. Душегубу надо в порубе сидеть, а не среди честных людей разгуливать.

Маг даже удивился, когда Митрий ткнул пальцем в схрон и сказал одними губами: «Берите…»

Влада вынули, пару раз встряхнули и поволокли на улицу. Он не сопротивлялся — против мага невозможно выстоять. Только тоска в глазах и непонимание, как у ребенка, который развернул обертку, а там, вместо печатного пряника, — дощечка лежит.

Митрий не проводил до выхода и дверь за дознавателями не прикрыл — маг, уходя, сам хлопнул.

Что-то не так Митроха сделал. Ошибся в чем-то. И на душе беспокойно стало. Да так, что невмочь — на месте не усидишь.

Синий огонек метался по горнице вслед за Митрием. А тот всё не мог успокоиться. Бегал, бормотал, бросал на огонек злые взгляды. И уже не казалась живулька такой близкой. Синие отсветы резали глаза, тревожное жужжание до самого нутра пробирало.

Вот кто виноват! Это всё она! Митрий внезапно остановился, и светящийся комочек опалил ему волосы.

— Летаешь?! Да?! — Митрий вперился в зависший над столом огонек.

Живулька, конечно, ничего не ответила, только презрительно цокнула: дескать, знай свое место. И так скверно стало у Митрохи на душе, что слова сами полились:

— Что ж ты со мной сделала?! В кого превратила?! Я раньше совсем другим был! А теперь! Я же правильным стал! Правильным! Не так поступаю, как совесть велит, а по закону. До тебя всё просто было! Знакомый — значит прав. Чужой человек — нет. В этом была высшая справедливость. Все свои друг за дружку держались. А теперь что… Я брата предал. Дал укрытие, а потом дознавателям выдал. И ведь всё правильно. Всё верно. Но до того я бы горой за него стоял — брат же, пусть и нехорошее совершил! Не может родной человек плохое сделать — так сердце говорит. А ум, он твердит: «зло всегда зло».

Митрий обессилено рухнул на резную лавку.

— Пойду к дознавателям. Скажу, что ошибся — не брат это был… Не мешай. Уйди. Уважать себя перестану. Нельзя так.

Огненное чудо требовательно загудело, тычась прямо в лицо, а потом село на стол. Ножки, потешно сгибаясь, понесли тельце к так и не вставшему Митрию. Сердилась она, не хотела пускать. Заставляла…

Митроха размахнулся и со всей силы припечатал к столешнице живой огненный комочек…

Убрал руку.

Он смотрел на угасающее серым пеплом тельце, на изломанные крылышки, на подергивающиеся ножки и не понимал — что такое он сотворил. Нет, Митрий видел, что самое ему близкое существо умирает. Видел. И не понимал. Только больно-больно вдруг стало там, где у всех людей сердце.

И не унять эту боль…

Выбравшись из-за стола, цепляясь ногами за лавку, Митроха кое-как натянул полушубок, сложил двумя пальцами в горсть обмякшее и едва теплое тельце и вывалился на улицу. Не отойдя и двух шагов от крыльца, он рухнул на колени, сложил ладони вместе и прижал их к лицу.

Митрий молчал. Сил не было даже на то, чтобы завыть в голос. Сейчас бы он всё отдал, чтобы вернуть миг до того, как убил живулечку. Нечего отдавать. Не оживить.

Лед нарастал на ресницах Митрохи. Ноги и руки занемели. Что ж. Вот и расплата за смертоубийство. Так и быть тому. Весной снег сойдет — тогда и отыщут Митроху, если волки за зиму побрезгуют.

— Вставай, дохляк! — чувствительный удар ногой в бок едва шевельнул Митрия, — Я кому сказал — вставай!

Митроха повернул голову, посмотрел на того, кто не дает ему спокойно помереть. Это был давешний маг из дознавателей. Видно, и его заберут. Поделом. С такими, как он, иначе нельзя. Этих «помощничков» никто не любит, даже те, кому они помогают.

Маг не стал церемониться. Пнув Митроху еще раз и, видя, что так его не поднять, схватил замерзающего мужика за шкирку и поволок в дом. Митрий не сопротивлялся — плевать ему было на себя.

Маг бросил Митрия на лавку и встал над ним.

— Дурак ты! Как есть дурак! Хоть бы думал, когда что-то делаешь! Не хотите думать. Никто не хочет. На других надеетесь. В кои веки счастье к тебе пришло, а ты как им распорядился?

Митрий мигнул заледеневшим глазом. Больно. А говорить еще больней. Но нельзя не сказать:

— Не прав я во всем. Эк она меня перевернула. Всю грязь со дна соскребла и вымазала.

Маг помотал головой, не соглашаясь.

— Что в душе у тебя — то наружу и выходит. Ничего твой огонек тебе не дает, только становишься ты тем, кем и должен был стать. Не всякому это по силам вынести. Не к каждому огня прилетает…

Митрий согревался, и всё болело пыточно, тысячами серебряных иголок вонзаясь под кожу. Маг приложил пальцы к его лбу и прикрыл глаза, сосредотачиваясь и оценивая состояние.

— Подлечу, так и быть, — ответил маг на очередной скрип зубами, — но чтоб больше — ни-ни.

Наложил руки, заклинание произнес, и теплая радость прошла по Митрохиному телу, унимая боль. Пошатываясь, поднялся Митрий на ноги, чуя, что жив, зная, что должен отблагодарить мага. А тот уж к двери. Дернулся Митрий, чтобы слово доброе напоследок сказать, и маг обернулся. Кивнул приглашающе, зовя из избы. Вышли на крыльцо и встали.

Только не может Митроха ни слова сказать. Молчит. Ждет чего-то. И маг ждет. Постоял так немного, руки под плащ спрятал и сам сказал:

— Проводи. До калитки. Там уж я сам. Портал открою — и дома.

Сейчас уйдет. Митрий несмело потянул мага за край плаща.

— Что хочешь? Говори.

Митрий посмотрел на темное закатное небо, на ладонь, которую так до сих пор и не разжал — словно драгоценность хранил, на мага…

— Оживи. Оживи ее.

Маг сочувственно посмотрел на Митроху:

— Больно будет. Так дальше и будешь жить с этой болью.

— Ничего. Мы привычные…

Митрий разжал ладонь, подставляя изломанное тельце низким лучам красного солнца, и рука задрожала. Глянув мельком на погибшую, маг создал между своиих ладоней