нашего брата.
Кончились наши мытарства. Судьба не посылает человеку пустое, бесполезное
страдание. Придет время, я вспомню все и опишу. Я не стану делать из пережитого
историю болезни и составлять прейскурант несчастий, возьму потруднее задачу.
«Разберёмся во всём, что видели, что случилось, что сталось в стране. И простим, где
нас горько обидели по чужой и по нашей вине».
Вахта в двух шагах, мой черёд. Узкий коридор, длинный дощатый настил и легкое
дуновение дурноты – снова мост. Я к Лиле иду, круг замкнулся. Много было всего, а по
сути только и было – любовь и разлука.
Иду один, наготове справка, за настилом вторая дверь и свет воли, дойти бы. По
мосту иду, в конце постовой, красный погон, фуражка под углом, надзор проверяет
справки. А дальше вне лагеря, стоят офицеры из управления, благодушные, веселые,
они уже нам товарищи. Подхожу, подаю справку, смотрю – ба-а, Саша-конвоир, мы с
Пульниковым тащили его прошлой зимой на себе. «Здорово, Саша, как служба идет?»
– «Я не Саша». – Он протянул руку за моей справкой. «Помнишь, в Ольгин лог ходили
с хирургом, операцию делали? Пистолет потеряли». – «Не было этого». – «Да ты что,
я тебя на своем горбу тащил!» – Я ликовал, будто друга встретил, теперь не надо ему
меня конвоировать. «Не было этого, – четко повторил Саша и глянул дальше, за мою
спину. – Следующий».
Еще шаг, и я оказался за вахтой и забыл трижды сплюнуть.
Значит, не было. Ничего этого не было. Ни трибунала, ни срока, ни Сибири, ни
рудника Соры, ни больницы, ни друзей, ни врагов – не было! Я согласен. Была свобода
и есть свобода. «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»
…Я не знал в тот день, что пройдет время, и десять, и двадцать, и сорок лет
пройдут, я начну писать эту книгу и скажу своему внуку: то были лучшие годы моей
жизни, я ни о чем не жалею. «Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых
яблонь дым, увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым».
1987 – 1989