нечего, кроме как с радостью новичка в воздушных путешествиях на самолете наслаждаться услугами первого класса.

Он называл стюардессу не иначе, как «моя дорогая» или «моя милая крошка», захмелел после трех рюмок джина, однако за обедом пришел в себя. Причмокнув с удовольствием губами, он сказал: «Да уж. Вот это жизнь!» Затем он немного посмотрел фильм, в котором самолет терпит катастрофу, — странный выбор для показа во время полета — с открытым ртом послушал концерт, в котором звучал голос некой Кармен Дрэгон, и радовался теплым полотенцам. Он даже ходил в туалет, чтобы побриться электробритвой, хотя ему это и не требовалось, и вернулся оттуда, благоухая всеми ароматами Востока. Наконец пришла стюардесса и принесла иммиграционные и таможенные бланки.

«У вас, разумеется, британский паспорт, сэр», — сказала она Пэкстону.

«У меня больше нет паспорта. Я выбросил его в Хитроу»^[6]. От изумления она открыла рот и даже села рядом с ним.

«Простите, сэр, я не совсем поняла вас».

«Я направляюсь не в Нью-Йорк, а… Постойте, надо посмотреть». Он заглянул в напечатанный на машинке план маршрутов под заголовком «Спидберд Трэвл» и сказал: «Ну вот. Следующая остановка в Тринидаде. Это, кажется, в Вест-Индии, не так ли?»

«Но вам надо сделать посадку в Нью-Йорке и пройти паспортный и таможенный контроль. Все так делают».

«Но я не желаю выходить в Нью-Йорке. Я до тошноты насмотрелся на него по телевизору. Я хочу ехать в другое место, как его там, да, Тринидад. А оттуда в Майами, чтобы пересесть на самолет — дайте-ка посмотреть — в Рио-де-Жанейро».

«Но ни в один американский аэропорт нельзя прибыть без паспорта».

«А что они со мной сделают? Домой отправят? Так с таким же успехом они могут отправить меня в любое другое место. Не понимаю, из-за чего, собственно, весь этот шум». Обескураженная стюардесса отошла от него, а я, законопослушно заполняя бланки, вдруг почувствовал, что меня словно кольнуло сознание того, что я не свободен: человек, соблюдающий правила; не переступающий белую черту в очереди на паспортный контроль; покорно выполняющий волю таможенника, который обращался с моими пилюлями от расстройства желудка, словно с наркотиком. «Все это дьявольская ерунда», — сказал мне мистер Пэкстон. Что ж, наверное, так оно и было. Я вспомнил, как старина Эрни Бевин, занимавший пост министра иностранных дел в послевоенном Лейбористском правительстве, сказал, что любой человек должен иметь возможность приехать на Викторию^[7] и купить билет до любого места на земле: ведь мир принадлежит человеку, не так ли? Мы все вместе являемся хозяевами нашей планеты. Нация определяется как большая группа людей, способная воевать. Но ведь все говорят, что войны ушли в прошлое, а поэтому нет никаких наций. Возможно, понятие нации является абстракцией, а паспортный и таможенный контроль ее единственным реальным воплощением.

В аэропорту Кеннеди одетые в форму чернокожие девушки сказали Пэкстону, что он должен делать то, что и остальные пассажиры. Ворча о чертовой свободе, а, вернее, ее отсутствии, ему пришлось оттащить свой тяжелый багаж и занять очередь на паспортный контроль. Перед стойкой я пропустил Пэкстона вперед себя, и хотя я не мог пересечь белую черту, находящуюся на почтительном от стойки расстоянии, мне было хорошо слышно все происходящее. Ему сказали, что без паспорта и действительной визы невозможно вступить на территорию Соединенных Штатов. Разве ему не объяснили все это заранее? Объяснили, но он не желает вступать на территорию Соединенных Штатов. Он слишком много видел эту страну каждый вечер по телевизору. Он хочет лететь прямо на Ямайку. Но это означает, сказал чиновник, переход в другую зону аэропорта, что можно сделать, только вступив на землю одного из районов Нью-Йорка. «Вот тут-то вы мне и попались, — сказал Пэкстон. — „Бритиш Эруэйз“ находится в этом помещении, а у меня билет на рейс именно Бритиш Эруэйз». Затем Пэкстона вместе с его багажом увела одна из чернокожих девушек в форме. Из-за тяжелого багажа он не смог помахать мне рукой, однако весело кивнул. Подошла моя очередь, и служащий иммиграционной службы укоризненно покачал головой по поводу человеческой глупости, имея в виду беспаспортного Пэкстона. Возможно, это было неразумно, но я сказал: «Нам всем надоели паспорта и визы. От преступников это не спасает. Слишком уж много повсюду бюрократической волокиты. Мир принадлежит тем, кто в нем живет». Он не стал со мной спорить, но мрачно взглянул на меня. В моем высказывании скрыто прозвучало обвинение в том, что он занимается бесполезным делом. Проштампован мой паспорт, он пропустил меня в хаос, царивший у багажных каруселей.

Я встретился с Пэкстоном опять четырьмя месяцами позднее в аэропорту Карачи: уродливая постройка со множеством безразличных смуглых функционеров, которые практически ничего не делали, так как шел Рамадан, и выстрел, возвещающий о заходе солнца, еще не прозвучал. Выглядел он хорошо, но ему было очень жарко. «Видно система кондиционирования сломалась, а возможно, ее и нет у этих черномазых, я бы с радостью оказался дома в прохладе и выпил чего-нибудь со льдом». Он вытер полотенцем пот на шее.

«Дома?»

«Это я так говорю. В конце концов, все самолеты одинаковые. Когда я оказываюсь на борту нового, мне кажется, что я попал на предыдущий. У меня ведь нет другого дома».

«Как жизнь?»

«Жизнь? Ем нерегулярно, да и со сном путаница вышла. Я отдал свои часы арабскому мальчишке в Абу-Даби. Какой смысл смотреть, сколько сейчас времени? На самолете свое время. Желудок немного подвел меня, но я принимаю вот это». Он достал одну пилюлю от расстройства желудка «Стамз» и проглотил ее. «Мне грех жаловаться. Я путешествую по свету, и почти повсюду море. Суши-то совсем мало. На пути из Окленда на Гаваи я попал в другое число, только не помню: выиграл я день или потерял. Стюардессы очень милые, и чем дальше на восток, тем они милее. Хотел было даже поселиться с какой-нибудь одетой в кимоно японкой да хорошенько вздремнуть на суше».

«Как раз то, что вам нужно: провести недельку в какой-нибудь гостинице. Я знаю в Бангкоке одну очень хорошую гостиницу».

«И я знаю. Я слышал о ней от янки, с которыми летел одним самолетом. Они все туда направлялись. Ну и громко же они смеются. Когда я чувствую, что мне надо провести пару дней „на суше“, так сказать, я отправляюсь в Рим. В тамошнем аэропорту есть маленькая гостиница — скорее даже общежитие — очень маленькая, но она по эту сторону границы, так что нет никакой волокиты с паспортами. Там я хорошенько высыпаюсь. Вот только кошмары меня мучают, и я все время просыпаюсь.