- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (15) »
же ты, братец, так оплошал?»
Длинные, прямые, чуть сросшиеся брови и такие же прямые усы перечёркивали лицо Ивана Лукьяновича двумя чёрными линиями. Когда он улыбался, то сразу молодел, как все люди с хорошими зубами. Под латаной гимнастёркой угадывались мощные плечи и грудь. Еще когда Левашов поздоровался, он почувствовал, что эти большие руки налиты железной силой, как у лесоруба или кузнеца.
Широкоплечая тень ложилась на стену рядом с картой. Теперь можно было разглядеть, что это карта Южной Америки. Где-то в окрестностях Рио-де-Жанейро торчал гвоздь, и на нём висела армейская фляга.
На лежанке у противоположной стены спала или притворялась спящей женщина, а в изголовьи, поперёк лежанки, спали в обнимку двое детей.
Иван Лукьянович был огорчен тем, что негде устроить гостя и придётся отправить его на жительство в школу. От ужина Левашов отказался. Иван Лукьянович вызвался проводить гостя и вышел, хромая, из-за столика. В руке у него оказалась палка.
— Зачем же беспокоиться? Доберусь как-нибудь.
— Думаешь, калека? — обиделся Иван Лукьянович. — Да я со своим посохом бегом бегаю. Не всюду на таратайке проедешь.
— Когда думаете отсюда выселяться? — спросил Левашов, наощупь подымаясь из блиндажа по осыпающимся ступеням.
— Строят мужички себе дома, строят. Каждый день лес возим. Целый обоз отрядили. Завтра услышите. Как дятлы, топорами стучат.
— А сами когда переезжаете?
— Пусть сперва народ отстроится. Раз начальство — значит должен очередь уступать. Примеряюсь самым последним переехать. Я ведь хитрый! Самое-то большое новоселье будет напоследок. Праздник какой!..
«А ведь и в самом деле праздник, — подумал Левашов, шагая в темноте за Иваном Лукьяновичем, — боюсь только, что забудет председатель тот день отпраздновать».
Стемнело так, что избы смутно угадывались и не видно было верхушки колодезного журавля, хотя прошли мимо самого колодца.
Заспанная сторожиха встретила постояльца без раздражения, но и не особенно приветливо.
— Может, Никитишна, устроишь гостя в комнату Елены Клементьевны? — спросил Иван Лукьянович. — Вернётся она только к занятиям…
— Лучше я где-нибудь в классе…
— Конечно, в классе, — поспешно сказала Никитишна. Ей не хотелось пускать чужого человека в комнату Елены Клементьевны, а потому особенно понравилась непритязательность приезжего. — А чем плохо в классе? Полы у нас мытые, крашеные. Постелю молодцу плащ-палатку, подушку найду, матрац свежим сеном набью.
— Совсем хорошо!
— Уполномоченный? — спросила Никитишна, разжигая лампу, когда Иван Лукьянович ушёл. — У нас тут даже целыми комиссиями ночуют. Только окурками не разбрасывайся. А то ещё пожару наделаешь. Уполномоченные всегда так дымят, будто у них и дел других нету… Ах, сам от себя? Ну тогда тем более отсыпайся.
— Здорово, герои! — Здравствуйте, дяденька, — Торопливо ответил белоголовый. — Ну, здорово, — не спеша и будто нехотя отозвался мальчик в пилотке. — Кто же из вас старше? — А мы одногодки. — Сколько же годков приходится на двоих? Если оптом считать? — С тридцать пятого года… — сообщил белоголовый. — Таблицу умножения проходили? Двенадцать на два — вот и выйдет оптом, — сказал мальчик в пилотке. — А звать вас как? — Санькой. — Павел Ильич, — отрекомендовался мальчик в пилотке. И тут же он деловито осведомился, указав подбородком на ордена: — Тот, который с краю, Отечественной войны орден? — Так точно. — Какой же степени? — Второй. — Лучше бы первой. Первая степень старше. — Что же теперь делать, Павел Ильич? Не заслужил больше. — Надо было лучше стараться, — наставительно сказал Павел Ильич, вновь отклоняя шутку. — Тогда бы заслужил первую степень. — В другой раз буду знать. Ты, Павел Ильич, не очень меня ругай, а лучше скажи, где у вас тут самое знаменитое место для купанья? — Мы вам, дяденька, пойдём покажем, — вызвался Санька. — Ради компании так и быть, сходим, — сказал Павел Ильич. — Заодно черники наберу. Резким движением локтей он поправил сползающие штаны и пошёл вперёд. Теперь при свете дня Левашов увидел всю деревню в один огляд, из края в край. Избы поредели и стояли, отделённые друг от друга непомерно большими пустырями. Между старыми избами
2
Проснулся Левашов от скрипа открываемой двери. На пороге, опершись на палку, стоял Иван Лукьянович. — Извиняюсь за раннюю побудку. Известно, с петухами встаём, с курами спать ложимся. Деревня! А Никитишна уже самовар сочинила. Молоко там, оладьи, яички и прочие припасы питания. Левашов торопливо вскочил на ноги, оделся, побрился. Теперь, после бритья, он выглядел лет двадцати шести, не более. Румянец во всю щёку, но в го же время у глаз, у рта ясно обозначались морщины, и на висках белела седина, будто несмытая мыльная пена, засохшая после бритья. Левашов чаёвничал, а Иван Лукьянович потчевал его так, словно хозяйничал у себя дома. Иван Лукьянович, видимо, соскучился по собеседнику. Сперва он повёл речь о подкормке льна-долгунца минеральными удобрениями, затем подробно рассказал о том, как его эвакуировали после ранения с поля боя («перед самой границей, не пришлось на логово посмотреть»), затем поругал тракториста Жилкина за огрехи и гут же, как бы подводя итог всему сказанному, с силой ударил ребром мощной ладони по столу: — Что ни говори, но этот Франко досидится там у себя в Испании. Он бы нам тут попался где-нибудь в лесу, вспомнили бы ему Голубую дивизию! Быстро бы его партизаны причесали. До первой берёзы и довели бы только. Как, предателя! С конфискацией всего имущества… После завтрака Левашов вышел на крыльцо и увидел на ступеньках двух мальчиков. Белоголовый, голубоглазый, плечистый мальчик уставился на Левашова, открыв рот. Он был в домотканной рубахе, не знающей пуговиц, так что виднелась и грудь и такой же коричневый живот. Одна штанина спускалась почти до щиколотки, другая, с бахромой внизу, едва закрывала колено. Он с нетерпением ждал появления Левашова и сейчас уставился на него восхищённым взглядом. Второй был чуть повыше ростом, худощав. Из-под пилотки торчал тёмный чуб. Всё на нём было не по размеру: пилотка лежала на оттопыренных ушах, рукава у гимнастёрки пришлось сильно закатать, раструбы галифе приходились ниже колен. Он смотрел на Левашова со сдержанным любопытством, к которому было примешано недоверие. «Нужно еще поглядеть, что за человек». — как бы говорили его настороженные, совсем взрослые глаза.— Здорово, герои! — Здравствуйте, дяденька, — Торопливо ответил белоголовый. — Ну, здорово, — не спеша и будто нехотя отозвался мальчик в пилотке. — Кто же из вас старше? — А мы одногодки. — Сколько же годков приходится на двоих? Если оптом считать? — С тридцать пятого года… — сообщил белоголовый. — Таблицу умножения проходили? Двенадцать на два — вот и выйдет оптом, — сказал мальчик в пилотке. — А звать вас как? — Санькой. — Павел Ильич, — отрекомендовался мальчик в пилотке. И тут же он деловито осведомился, указав подбородком на ордена: — Тот, который с краю, Отечественной войны орден? — Так точно. — Какой же степени? — Второй. — Лучше бы первой. Первая степень старше. — Что же теперь делать, Павел Ильич? Не заслужил больше. — Надо было лучше стараться, — наставительно сказал Павел Ильич, вновь отклоняя шутку. — Тогда бы заслужил первую степень. — В другой раз буду знать. Ты, Павел Ильич, не очень меня ругай, а лучше скажи, где у вас тут самое знаменитое место для купанья? — Мы вам, дяденька, пойдём покажем, — вызвался Санька. — Ради компании так и быть, сходим, — сказал Павел Ильич. — Заодно черники наберу. Резким движением локтей он поправил сползающие штаны и пошёл вперёд. Теперь при свете дня Левашов увидел всю деревню в один огляд, из края в край. Избы поредели и стояли, отделённые друг от друга непомерно большими пустырями. Между старыми избами
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (15) »