Консилиум. Ему становились доступны все чудеса и удобства цивилизации, но взамен он обязан был вести себя осторожно и никогда не бросать вызова установленному порядку, хотя бы случайно. Это касалось даже магистров. Никто не был настолько важен, чтобы не зависеть от кого-то, стоящего выше, и никто не стоял настолько высоко, чтобы его нельзя было заменить.

Козодой попытался припомнить этих двоих, но не смог. Впрочем, это было не важно. Что ему действительно хотелось бы знать — так это в чем именно они провинились, но этого ему не мог бы сказать никто, и меньше всего — они сами. При этом он ни минуты не сомневался, что их проступок по-настоящему серьезен. Даже самый мелочный и придирчивый начальник не смог бы отослать своих подчиненных, например, по личным причинам: процедура эта была слишком сложна и требовала подробного обоснования, которое потом еще перепроверялось вдоль и поперек. Слишком много усилий было вложено в каждого, кто достиг уровня Консилиума, чтобы упрощать этот путь.

А все же интересно, кем был изгнанник. Специалистом по компьютерам? Астрономом, физиком, математиком? Годы учения, годы тяжких трудов — и все впустую. Теперь все это заменено иной памятью, иными взглядами, которые помогут ему стать добропорядочным членом племени. И вот мужчина, решавший сложнейшие уравнения, и женщина, которая по меньшей мере умела воплощать его мысли в хитроумных компьютерных моделях, начинают день с молитвы духам и Творцу, не интересуясь ничем, что лежит за пределами земель их племени.

— Я надеюсь, ты не сделал ничего, что заставило бы тебя разделить их судьбу? — тихо спросил старик. Козодой вздрогнул:

— Что? Надеюсь, что нет. А почему ты спросил?

— Неподалеку отсюда видели демона, крадущегося в траве. Разумеется, он послан не за кем-то из нас.

— Вал? Здесь? — Козодой не на шутку встревожился. Действительно, единственной возможной целью был он. — И давно это было?

— Дня четыре тому назад, а может, и больше. Но, я думаю, тебе вряд ли следует опасаться. В конце концов, ты здесь всего два дня и куда проще было бы забрать тебя еще до отъезда. Разве не так?

— Согласен. И все же мне не нравится, что эта нежить сшивается возле моего дома — за кем бы он ни охотился.

Козодой старался говорить уверенно, но в душе этой уверенности не чувствовал. Он вдруг вспомнил, что перед отъездом его послали на считывание ментокопии. Правда, такие процедуры проводились довольно регулярно и результаты их, как правило, не использовались, но что, если у Вала зародились подозрения? С другой стороны, на планете не так уж много этих созданий, и у них наверняка есть дела поважнее. Должно быть, это все-таки случайное совпадение.

Козодой беспокоился еще и потому, что на самом деле чувствовал за собой определенный грешок. Но способен ли Вал вообще испытывать подозрения? Нет, пожалуй, в это невозможно поверить. Старик прав. В случае чего его забрали бы еще до отъезда или непосредственно в момент прибытия.

Знахарь, чувствуя тревогу собеседника, мягко перевел разговор на другое.

— Ты все еще не женат. В твоем возрасте мужчине уже полагается иметь детей.

Это замечание лишь отчасти отвлекло Козодоя от прежних мыслей.

— В Консилиумах редко встречаются женщины из нашего народа, и совсем нет таких, кто мог бы вынести брак с человеком вроде меня.

— В нашем племени достаточно молодых и красивых женщин.

— Не сомневаюсь. В этом смысле нам всегда везло. Но как я могу взять кого-то из них в жены? Вырвать ее из привычного мира и забрать в Консилиум? Это все равно что заставить рыбу жить в прериях. Возвращаясь сюда после долгого отсутствия, я чувствую то же самое. Мое сердце всегда с моим народом, но разум отделен от него целыми мирами.

— Да, это большое расстояние, — ответил старый знахарь. — Даже когда ты живешь со своим народом, ты отделен от него. Ты всегда возвращаешься перед самой откочевкой и проводишь слишком мало времени с Четырьмя Семействами. Ты воздвиг горы между собой и человечеством, между собой и своим народом. Я пришлю тебе кого-нибудь, кто поможет тебе готовить еду и возьмет на себя часть твоей повседневной ноши.

— Нет, я…

— Да. — Тон знахаря изменился. У него была власть, и он умел ею пользоваться. Вождь племени был скорее военачальником, политиком был знахарь. Это он решил послать Козодоя на обучение, это он избрал его для Консилиума. В иерархии. Созданной цивилизацией, положение знахаря было достаточно низким, но здесь, на земле предков, он был выше Козодоя.

Они еще немного посплетничали о старых знакомых, и наконец старик зевнул и распрощался. Козодой долго смотрел ему вслед, чувствуя одновременно и свою общность с этой землей и свое одиночество на ней.

Четыре Семейства, о которых упомянул знахарь, должны были символически представлять само племя и его территориальные права зимой, когда все остальные откочевывали на юг. Строго говоря, хайакуты не владели землей — более того, даже мысль о том, что она вообще может принадлежать кому-то, показалась бы им дикой, — но они были крошечным племенем, частью небольшого народа, окруженного многочисленными и сильными соседями, а в такой ситуации вопрос о сохранении территориальных прав становился решающим.

Мысли о Вале по-прежнему не давали ему покоя. Не исключено, что старик ошибся. «Ну что ж, не я первый, не я последний, — подумал Козодой. — В конце концов, мое сердце, моя кровь — с этой землей, с ее ветрами».

Однажды он встретил женщину — недоступную ему женщину. Она была прекрасна и умна. Как антрополог она занималась племенами равнин — что их и сблизило. Он был тогда молод и влюбился без памяти, потому что она была наделена всем, что он хотел бы видеть в женщине, жене, подруге. Она не заметила его любви, вернее, приняла ее за дружбу и уважение, а он был слишком робок, чтобы добиваться большего, и кроме того, боялся отчуждения, неизбежного в случае неудачи. Он боялся потерять ее — и, разумеется, потерял, потому что она вышла замуж за социолога из племени джимма, принадлежащего к его народу. Она была так счастлива тогда — и он был первым, с кем она поделилась своим счастьем.

А у него не осталось ничего, кроме работы, и он ушел в нее с головой, ринулся в нее со всей своей неразделенной страстью, отгоняя от себя мысли о самоубийстве и нарастающее безумие. Впрочем, не исключено, что он действительно сошел с ума. Он часто подозревал это, но знал, что никто не станет беспокоиться насчет безумия, которое заставляет человека работать больше и лучше других.

* * *

Ее звали Танцующая в Облаках, и вот уже целых два дня она с усердием, достойным лучшего