шепнуть ей:

- Береги себя.

На берегу Катя берет у майора чемодан, молча пожимает нам руки и идет к лесу. Идет спокойно и неторопливо, привычной походкой. Вот ее уже не видно, но мы еще с полчаса лежим с майором и всматриваемся в темноту леса. Наконец майор ставит автомат на предохранитель и говорит:

- Кажется, благополучно. Идемте!

Поднявшись на борт, мы снова вслушиваемся в тревожное молчание ночи. На берегу все тихо, только прибой успокаивающе шепчет: «Хорош-шо, хорош-ш-ш!..»

Под одним мотором на малых оборотах катер отходит от берега. Я спускаюсь в радиорубку, сменяю Костю. За другую станцию садился майор. Я держу связь с берегом, майор ждет сигналов от Кати. Изредка я бросаю на майора вопросительные взгляды, он отрицательно покачивает головой.

Я думаю о Кате. Как она там теперь одна? А вдруг ее уже выследили? Может быть, они специально выжидали, пока мы отойдем от берега?

Катер возвращается в базу. Докладываю оперативному дежурному и получаю приказание закрыть радиовахту. Теперь и я настраиваюсь на прием Катиных сигналов. В эфире - только тихое посвистывание. Так проходят четыре часа.

Приходит Костя. Майор передает ему наушники и, расстелив на палубе шинель, ложится спать. Теперь мы с Костей обмениваемся вопросительными взглядами. Но на рабочей волне - та же гнетущая тишина. Проходят еще два с половиной часа. И вдруг я отчетливо слышу голос Кати:

- «Бурун»! «Бурун»! Я-«Березка». Как меня слышите? Прием.

От радости я не могу вымолвить ни слова. Слышу, как Костя отвечает:

- «Березка»! «Березка»! Я - «Бурун». Слышу вас хорошо.

И снова голос Кати:

- Я - «Березка». Нахожусь на месте. Я- «Березка». Конец.

Я поворачиваюсь, чтобы разбудить майора, но он уже проснулся.

Я иду в кубрик, не раздеваясь, ложусь на рундук и почти тотчас засыпаю тяжелым, тревожным сном. Мне снится, что я снова иду по Невскому, у подъезда Катиного дома вижу плачущую собаку. Она не пускает меня, скалит зубы, рычит. Потом оказывается, что это не собака, а дюжий эсэсовец с гнилыми зубами. Из подъезда доносится крик Кати. Она зовет меня. Я отталкиваю эсэсовца, но из подъезда на меня бросаются еще двое. Я бью их, бью исступленно, руками и ногами, бью по чему попало. Но сзади кто-то хватает меня за плечо и сваливает.

Проснувшись, вижу, что надо мной склонился Костя. Он трясет меня за плечо и говорит:

- Вставай, пора на вахту.

Посмотрев на часы, вскакиваю. Я проспал не полтора, а почти шесть часов. Значит, Костя отдежурил две вахты.

- Ничего не было?

- Нет, молчит.

У станции с наушниками сидит майор и читает газету. Он кивком головы отвечает на мое приветствие и снова углубляется в газету. Меня это злит. Как он может так спокойно читать, когда она там? Но вскоре я замечаю, что читает он рассеянно, курит одну папиросу §а другой и то и дело проверяет, не сбилась ли настройка станции. Вот он откладывает газету, долго сидит, уставившись в одну точку, и вдруг спрашивает:

- Давно вы ее знаете?

Я рассказываю о том, как познакомился с Катей. Майор слушает внимательно. Поощряемый его вниманием, я •рассказываю откровенно, не скрывая своих чувств. Майору, видимо, нравится моя откровенность, он смотрит на меня по-отечески ласково и заботливо.

Так проходит весь день. Только вечером я снова слышу голос Кати:

- «Бурун»! «Бурун»! Я - «Березка»…

Катя условным шифром передает радиограмму о том, что в порту началась погрузка на транспорты пехоты и танков. Поздно ночью она сообщает, что в море вышли четыре транспорта в сопровождении шести кораблей охранения. Майор передает эти сведения на главный командный пункт.

Утром, когда я снова заступаю на вахту, майор протягивает мне газету. Я читаю сводку, подчеркнутую красным карандашом: «Вчера подводные лодки Краснознаменного Балтийского флота атаковали вражеский конвой в составе четырех транспортов с охранением. Два транспорта с войсками и грузом потоплены, один поврежден». Я вырезаю сводку и кладу ее в карман.

День опять проходит в напряженном ожидании. Ночью Катя одну за другой передала три радиограммы. Фашисты изменили тактику, они начали выпускать транспорты поодиночке, надеясь, что под покровом темноты одиночному судну легче проскочить незамеченным через завесы наших подводных лодок. Одному из транспортов действительно удалось уйти, но два других были потоплены.

В следующие сутки из вражеского порта не вышел ни один корабль. Это очень обеспокоило майора.

- Значит, они догадываются, что кто-то передает нам сведения о выходе, и будут искать станцию. Надо переходить на запасные частоты.

Весь день мы по очереди передавали в эфир одну и ту же радиограмму с приказанием перейти на связь на запасных частотах. И весь день не получали от Кати отзыва.

Все чаще и чаще звонят с главного командного пункта, спрашивают, не слышно ли «Березки»? Майор коротко и. зло отвечает: «Нет» - и мы снова охрипшими голосами зовем:

- «Березка»! «Березка»! Я-«Бурун»…

Но в эфире все тихо. Только изредка слышится треск далеких грозовых разрядов. Мы вздрагиваем, плотнее прижимаем наушники. Но все напрасно; голоса Кати не слышно. Есть еще надежда на ночь, ведь Катя чаще всего связывалась с нами именно ночью.

- «Березка»! «Березка»! Я-«Бурун»…

Стрелка корабельных часов неумолимо движется. Четвертый час, скоро рассвет…

И вот, когда уже уходила последняя надежда, в наушниках что-то щелкнуло, и голос Кати, спокойный и отчетливый, точно она находилась где-то рядом, произнес долгожданную фразу:

- «Бурун»! «Бурун»! Я-«Березка». Вас поняла.

Я переключился на запасную волну и принял от Кати радиограмму о выходе минного прорывателя. А через двадцать три минуты Катя снова условным шифром передавала:

- В порт вошел крейсер и четыре эскадренных миноносца. На внутреннем рейде формируется конвой в составе…

Вдруг мы явственно услышали автоматную очередь. Передача прервалась, но уже через мгновение до нас донесся взволнованный голос Кати:

- «Бурун»! «Бурун»! Меня запеленговали. - И торопливо открытым текстом передавала:-Конвой в составе шести транспортов с войсками и техникой…

Снова, теперь уже совсем близко, послышалась автоматная очередь.

- Я - «Березка». Живой не дамся. Прощайте, това…

Глухой взрыв поглотил ее последние слова. В наушниках все стихло. Я тщетно переключался на основную и все запасные частоты - всюду стояла зловещая тишина. Я искал голос Кати по всему диапазону приемника, но слышал только чужие голоса, какую-то музыку, обычную звуковую суматоху. Не знаю, сколько это продолжалось. Но вот мой взгляд остановился на лице майора: оно было белым, как снег, осунулось и постарело,