которому он служил до сих пор».

Толстой, действительно, больше не возвращался к Свиным Овражкам. Можно предположить, что одна из главных причин его неожиданного обращения к Марсу — стремление создать произведение о современности, обезопасив себя от упреков в недостаточном ее знании.

В самой идее полета на Марс из голодного, неустроенного Питера отразились романтические настроения тех лет. Всерьез обсуждалась, например, идея прорытия канала от Ледовитого океана до Индийского. Для чего? А не для чего — во славу дружбы народов. Так что прочтя объявление инженера Лося, приглашающего желающих прогуляться на соседнюю планету, жители Петрограда не очень-то и удивились.

Но — с другой стороны — записать полет Лося в актив советской власти затруднительно. Не грандиозное, общегосударственное шоу, а рядовое, чуть ли не заурядное событие — ракета стояла в обыкновенном дворе. Такая вот частная инициатива инженера Лося, которого даже типичным представителем революционной интеллигенции не назовешь. На Марс летят совершенно случайные люди.

Из главы «Заброшенный дом»:

«Здесь среди мусора и тряпья Гусев отыскал несколько вещиц из чеканного, тяжелого металла, видимо, золота… Он снял с истлевшей одежды скелета два, соединенных одной цепочкой, больших граненых камня, прозрачных и темных, как ночь. Добыча была не плоха».

Странно, не правда ли, что у Лося в таком предприятии нет не только сподвижников, но и помощников, и он вынужден пригласить с собой в полет малограмотного солдата? Для Лося это бегство от действительности, от тоски по умершей жене, попытка преодолеть душевное смятение, даже разочарованность в жизни. (А с чего бы — в нашей-то буче, боевой, кипучей?) В сумбурной, бессвязной предотлетной речи он верно оценивает себя:

«Не мне первому нужно было лететь. Не я первый должен проникнуть в небесную тайну. Что я найду там? — Забвение самого себя… Нет, товарищи, я — не гениальный строитель, не смельчак, не мечтатель, я — трус, я — беглец…»

В последующих изданиях автор подубрал пессимистические настроения своего героя, но все-таки Лось решительно не похож на звездных капитанов, напоминающих по бездуховности металлический памятник Юрию Гагарину. Правда, подобные монументы повалили в нашу фантастику позднее, но и начинать эпопею освоения космоса героическим советским народом с каких-то неврастеников не полагалось бы, чего опять-таки не оставила без внимания критика двадцатых-тридцатых годов. Комментаторы настоятельно хотели бы видеть в книге иных героев.

Алексей Иванович Гусев:

«Я не только полком, я конной дивизией командовал. Страшный герой, ужасный. У меня тактика: пулеметы, не пулеметы, — шашки наголо, — „даешь, сукин сын, позицию“. — И рубить… У нас в военной академии даже особый курс читают: „Рубка Алексея Гусева“, ей-богу, не верите? Корпус мне предлагали».

Чуковский после основательной выволочки вынес приговор:

«И все же „Аэлита“ превосходная вещь, так как служит пьедесталом для Гусева. Не замечаешь ни фабулы, ни других персонажей, видишь только эту монументальную фигуру, заслонявшую весь горизонт. Гусев — образ широчайших обобщений, доведенный до размеров национального типа. Если иностранец захочет понять, какие люди делали у нас революцию, ему раньше всего нужно будет дать эту книгу. Миллионы русских рядовых деятелей русской революции воплотились в этом одном человеке. И благодаря этому одному человеку будет жить весь роман…»

Мне эта оценка представляется неимоверно завышенной. И все же я хочу согласиться с Корнеем Ивановичем, хотя и не уверен, что он именно такой смысл вкладывал в свои слова. Верно: революция победила благодаря поддержке гусевых. Только утверждаю это я без прежнего энтузиазма. Ведь Гусев — маргинал. Его ничто не связывает ни с землей, ни с водой, ни с городом, ни с деревней. О жене он даже и не вспоминает, небрежно и привычно заводя шашни со служанкой Игошкой. Солдат удачи, он по первому кличу готов встрять в любую авантюру. Для него и революция, и полет на Марс — всего лишь занятное приключеньице. Он мимоходом учредил четыре республики, как не без восторженного придыхания сообщает автор, а однажды, собрав сотни четыре таких же гусевых, отправился освобождать Индию, жаль, горы помешали… Так ведь не только Гусев собирался освобождать Индию. Председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий, человек, несколько более образованный, чем Гусев, писал без всяких художественных вымыслов: «Дорога на Индию может оказаться для нас в данный момент более проходимой и более короткой, чем дорога в Советскую Венгрию…» Удивительным образом индийская тема всплыла в наши дни, как в одиозной фразе о сапогах, которые российский солдат почему-то должен обмыть в Индийском океане, так и в новом романе «Великий поход за освобождение Индии» Валерия Залотухи, прямо использовавшего идею Гусева-Толстого-Троцкого.

Гусевская попытка была всего лишь самодеятельностью полевого командира, которая тем не менее свидетельствовала о том, что идея присоед… простите, освобождения Индии зрела в массах, себя уже освободивших. А вот в романе Залотухи такая команда раздается с самого верха: посылается регулярная часть — тридцать тысяч сабель. Разумелось, что угнетенные народы встретят конников с распростертыми объятиями и красными знаменами и таким образом будет компенсирована необъяснимая для большевиков неудача Тухачевского под Варшавой (освободительные идеи, несомые им в Польшу на концах сабель, неблагодарные ляхи почему-то не поняли и не поддержали). А вот неподготовленные экспромты иногда получались: октябрьское восстание, полет на Марс…

Но что можно найти общего между событиями, разными не только по масштабам и последствиям, но и по их, так сказать, трансцендентальности? Объединяет их всех слово «авантюра». Каждое из них оставило за собой след в виде увлекательных романов и горы трупов, выдуманных и реальных.

Роман В. Залотухи — модель в натуральную величину вот таких кровавых и кончающихся полным провалом авантюр; ее можно приложить ко многим нашим историческим реалиям. Детали будут отличаться, схема остается незыблемой.

А чтобы совершать подобные подвиги, нужны люди особого менталитета, как бы мы сейчас сказали. Кто же они, откуда взялись в таком количестве? Тут самое время снова вспомнить об Алексее Ивановиче Гусеве.

Без гусевых «великий поход» был бы невозможен. У Залотухи есть его прямой аналог — комэск по прозвищу Новик. Точно такое же перекати-поле — с Лениным в башке и