- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (19) »
ЕВГЕНИЙ КИСКЕВИЧ. НОКТЮРН ДУШЕ: СТИХОТВОРЕНИЯ
СОБРАНИЕ СТИХОВ 1923–1928. СЕМИГЛАВЫЙ СБОРНИК (Белград, 1929)
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Художественное творчество — долг перед собою, до конца выполняемый лишь в процессе служения людям. Но одичавшее русское общество не нуждается в поэзии. Его духовные интересы удовлетворяются ненужным безумием политической склоки. Историки литературы, заменяющие отсутствующих критиков, твердят о «потоке стихов», кризисе прозы и пытаются всучить социальный заказ. Огромная русская эмиграция, поблескивая крупными именами, сама лишена величия. Ее командные высоты заняты далеко не лучшими, а хозяйственно-культурные очаги зависят от введенных этими деятелями в заблуждение иностранных правительств. Литераторы с громкими именами сидят без издателя, или печатаются, точно «молодые», на свой риск. Ибо издателям ни к чему платить авторские, раз можно бессудно перепечатывать покойных классиков и выпускать бульварные романы. Это очень нужно лицам, знающим 35 букв алфавита: надобно, чтобы их не трогали, чтобы волновали в них лишь примитивные ощущения, и льстили! Свой спрос на легкое чтение эти грамотеи оправдывают отсутствием в современности… Пушкина! Хотя Пушкина в последний раз они читали в пятом классе! Не может быть универсальной поэзии. Ржаной хлеб и тот едят не все. Я хотел бы писать для всех, кто ест ржаной хлеб. Но искусство всегда будет для некоторых, в конечном счете для избранных из немногих. «Мы будем читать хороших писателей», — говорит общество. Я стану писать для хорошего читателя. Но — начинающему литератору не приличествуют объяснения… Преступив это, доскажу повестью об одном балканском премьере. Парламентарии укоряли его, что он не поступает подобно Гладстону. Какие вы для меня англичане, таков я вам и Гладстон — ответил тот.I
ГЛ.VI, СТ. 12, 13
Туда, в крылатые долины,
Туда, за Брынские леса,
Струится посвист соловьиный,
Под скованные небеса.
И голос, бурею рожденный,
Во встречной буре роя брешь,
Стремит потоком непреклонным
Через оскаленный рубеж.
Туда с последнею любовью
Слова бросаю, чтоб весной
Они взошли над черной новью,
Над недопаханной землей.
Чтобы в глуши, в родных равнинах,
Не сгибли, волею судеб…
И возле дивного озима,
Разделят ненасущный хлеб.
ЗЕМЛЕ! ЗЕМЛЕ!
Земле! Земле! С веревкою на шее
Бродячий люд
К тебе припал. Воспоминанье грея,
Дай жизнь и суд!
Услыша зов сквозь каменные недра,
Приникший сын
Увидит вновь раскинувшийся щедро
Полет равнин,
Где жаворонки над маревами реют
Степной реки,
И зеркалом на желтизне белеют
Солончаки,
Где красный лес бросает по болотам
Напев стволов,
Хребты несут к молитвенным высотам
Бугры снегов…
Когда б на миг почуять пьяный шорох —
Рассказ дубрав!
Хотя б во сне упасть в медвяный ворох
Любовных трав!
У странника пересчитать вериги
Средь трех дорог,
И — подпалить соломенную ригу —
Златой чертог!
Наедине послушать ключ овражный
В закатный час,
И дух полей, фиолетовый и влажный,
Вдохнуть хоть раз…
ТУЧИ
Суровых дум над судьбами России
Сгущается багровая гряда.
Лихая тень встревоженной стихии
Легла крылом на весь и города.
Не забывай о таинстве незримом,
Которое свершилось в облаках:
Над городом, восторженно-гонимым,
Промчался сонм с оружием в руках.
Товарищ, знай: заклятьями твоими
Теперь грозит расплавленная высь.
Любить вовек утратившую имя
Под тучами кипящими клянись!
II
РОЖДЕННОМУ
Рожденному в добре и зле
Земной тяжел, не сладок жребий:
Забота о вине и хлебе,
И мысль, блеснувшая во тьме,
И трепетное аллилуя,
Соревнованье и борьба,
И жар пустого поцелуя,
И кладбищ пыльные гроба.
Мы по степям, сердцам, горам,
Родным и чужеземным водам,
Чужим и ближним городам,
Назло лучам и непогодам.
Томимы счастьем и печалью,
Хромая, продолжаем путь.
Так двустороннею медалью
Героя украшают грудь.
Держите ж непреклонный шаг
Навстречу вечеру и ночи,
Пока в душе хватает мочи
И шелестит безвестный стяг.
REQUIEM
— Ну, что ж? Стало меньше одним,
В мир явятся новые вновь,
Прекраснее, выше, сильней.
Твердил за другими иерей:
«У нас стало больше одним,
К мучениям тело готовь».
«С святыми его упокой»,
Молилися о мертвеце,
— Меня же оставь для живых!
Взывал я на каждый их стих.
Но видел я отблеск иной
На бледном и страстном лице.
— Иерей! Не влеки, не зови:
Я в ямы твои не сойду.
Под стон панихиды глухой
Внимая надежде земной,
Я прежней молился любви,
И в новую верил звезду.
ТИРАДА
Увенчанный при жизни темным лавром,
И вскормленный на медленном огне,
Внимая восклицаньям и литаврам,
Как детской неглубокой болтовне,
Не слышны мне завистливые речи,
Не нужно удивление рабов,
Мне в сердце ныне вечность громы мечет,
И только ей я отвечать готов.
Я, тайную в себе свободу холя,
Раскован,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (19) »