наворачивающиеся на глаза слезы.

Она вынула ожерелье и застегнула на шее. Девушка стояла и смотрела на свое отражение в зеркале над камином, а привлекательное отражение смотрело на нее. Ожерелье не казалось лишним, и шло ей, как и короткая стрижка. «Я не должна быть чем-то одним», — подумала Анна. — «Я могу выбирать то, что подходит мне, если оно на самом деле к лицу. Брюки и жилет не делают меня мужчиной, так же как ожерелье не делает меня женщиной. Просто сейчас эти предметы придают мне уверенности, ощущение собственной красоты и силы. Я такая, какой хочу быть. Я — Сумеречный охотник, который облачен в великолепный костюм и носит легендарную подвеску».

Она посмотрела на отражение матери в зеркале.

— Ты была права, — сказала девушка ей. — Мне действительно очень идет красное.

Габриэль издал тихий смешок, но Сесили лишь улыбнулась в ответ.

— Я всегда тебя понимала, моя дорогая, — проговорила матушка. — Ты — драгоценность моего сердца, мой первенец. Моя Анна.

Анна снова вспомнила всю боль, которую вынесла в этот день: будто ей вскрыли грудную клетку и обнажили сердце. Но теперь ее мать словно нарисовала исцеляющую руну, и рана затянулась. Шрам остался, но она снова была здоровой.

Принятие своей сущности было сродни повторному нанесению первой Руны. Она — Анна Лайтвуд.