нанесения удара» — там, несмотря ни на что, «все дышало» памятью о «старине», о вече, о ганзейских связях с Западом. Эту память Грозный решил истребить массовым террором, бушевавшим в течение пяти недель. Террор, не различавший ни пола, ни возраста, носил подчеркнуто зверский характер, призванный парализовать ужасом волю уцелевших новгородцев, равно как и жителей других регионов Московского царства.

Что же такое опричнина? Банда оккупантов во главе с оккупантом-царем.

Итак, точкой исторического отсчета для России стал спланированный геноцид ее населения, массовый психологический шок, тотальный страх. Это стало генетическим кодом российской государственности, задавшим ее оккупационно-репрессивный характер. Юрий Афанасьев констатирует перетекающую «в современность испорченность всего советского (российского) социума как некоей совокупной субстанции. Не власти только и не только населения, не поголовно всего населения и не буквально каждого представителя власти, а именно всего власте-населения в их органической нерасчлененности и взаимообусловленности на основе их рукотворной обращенности в природное зверство».

Именно эта «испорченность социума» и лежит в основе России как культурно-государственного феномена. И задана изначально она не большевиками, а Иваном Грозным, перед которым все были «равны в рабстве». Большевики эту «испорченность социума» лишь подтвердили и усугубили. Именно опричнина способствовала утверждению в России крепостничества в особо тяжелой форме, что роковым образом сказалось на формировании гражданского общества, на русском национальном характере, на всей нашей исторической судьбе. Без крепостничества не было бы ни советского колхозного строя, ни самого Совка.

Большевизм — это регенерация опричнины, ее марксистское артикулирование. Интернациональный состав первых поколений большевиков как раз и подтверждает этот тезис, поскольку русский этнический фактор в российской государственной традиции — величина всегда бесконечно малая; та же опричнина Грозного была интернациональной. Большевизм, независимо от заявленных поначалу целей, стал радикальным очистительным средством от «западной скверны», скопившейся в России за два межеумочных петербургских столетия. Дух Малюты витал в подвалах ЧК. 1917 год — это конфликт между хрупкой европейской надстройкой России и ее базовой ордынской матрицей, ее природой, вот в чем суть т.н. «русской революции». Чужеродная надстройка европеизма была сметена, отторгнута — как писал Борис Пильняк, революция снова «противопоставила Россию Европе. И еще. Сейчас же. после первых дней революции, Россия бытом, нравом, городами — пошла в семнадцатый век». Дальше, дальше — в шестнадцатый!

Связь между Иваном Грозным и Сталиным лежит отнюдь не в области поверхностных аналогий. Тот, кто отрицает эту связь или не видит ее, ничего не смыслит в России. Сам же Сталин эту связь сознавал очень глубоко. В ходе встречи с учеными и работниками кино, состоявшейся после выхода второй серии фильма «Иван Грозный», Сталин весьма лестно отзывался о царе, «противопоставляя его Петру I, который слишком широко открыл двери для Запада, и в них залетело много плохого».

Сталин и Ко откровенно воспроизводили — правда, в гораздо больших масштабах — геноцидно-репрессивные методы Ивана Грозного и его деда, Ивана Третьего. Примеров для сравнения множество. В 1478 году, после очередного похода Ивана Третьего на Новгород, из «крамольного» города было выслано и расселено по городам Московии более тысячи семей купеческих и детей боярских. Спустя несколько дней под конвоем из Новгорода на чужбину погнали еще семь тысяч семей. Дело было зимой, множество ссыльных погибло по дороге, поскольку людям не дали даже собраться. Уцелевших рассеяли по Московии, новгородским детям боярским давали поместья на чужбине, а вместо них на Новгородчину вселялись московиты. Эта картина геноцида поразительно схожа с раскулачиванием-расказачиванием, когда в очищенные от «генетических контрреволюционеров» станицы заселяли крестьян из центральных регионов. Оккупационно-репрессивные парадигмы российской государственности поразительно устойчивы.

Иван Грозный, естественно, не отставал от своего деда. Костомаров пишет, что у опальных землевладельцев «отнимали не только земли, но даже дома и все движимое имущество; случалось, что их в зимнее время высылали пешком на пустые земли. Таких несчастных было более 12 000 семейств; многие погибали по дороге…». Как видим, сталинские творцы раскулачивания не придумали ничего принципиально нового, высаживая полураздетых ссыльно-переселенцев в дремучей тайге или в голой тундре.

Даже умышленный Голодомор 1932–33 гг., устроенный с целью сломить в крестьянстве, прежде всего украинском, волю к сопротивлению — и тот не является изобретением большевиков. По окончании террора в Новгороде, Грозный повелел сжечь все запасы хлеба и другого продовольствия, изрубить скот; опричники крушили дома, вышибали окна и двери (напомню, дело было в январе). Погром шел и в окрестностях города, где государевы люди истребляли все имущество народа, вплоть до домашних животных. В результате, как пишет Костомаров, уничтожение «хлебных припасов и домашнего скота произвело страшный голод и болезни не только в городе, но и в окрестностях его; доходило до того, что люди поедали друг друга и вырывали мертвых из могил».

Опричный геноцид и геноцид большевистский — это как две стереоколонки, дающие полноценное звучание России, ее смыслов.

Что еще сказать? Мы живем в государстве, созданном Иваном Грозным. Появление книги Владимира Сорокина «День опричника» весьма знаменательно — интуиция настоящего писателя всегда безошибочна. Ведь «день опричника» Евсюкова, проведшего отстрел граждан в супермаркете, глубоко неслучаен. Евсюков — это прямой результат пятивековой селекции российских «государевых слуг».

Этот кодекс поведения оккупанта стал прочной психологической матрицей для российских «государевых людей», вплоть до нынешних спецслужб и МВД. Случаев диких зверств и дикого произвола бандитов в погонах легко привести десятки, этой жуткой хроникой можно заполнить целые страницы. Что стоит за этим? Тот самый опричный дух, отношение к населению как к быдлу, «земщине», отданной на корм, в пользование «государевым людям». Народ в России — лишь питание для Системы, средство к существованию ее функционеров, будь то чиновник любого ранга, милиционер или, тем более, чекист.

ФСБ,