восхищения этим судном, особенно когда она шла полным ходом, на всех парах, вот как сегодня.

У него была привычка проходить по судну с кормы к носу, еще со времен, когда он был простым сопляком-матросом, чтобы, зайдя за поручни, за этот последний элемент оснастки судна, взглянуть вниз, на ватерлинию, увидеть, как корабль разрезает океан, почувствовать качку судна.

Руками он чувствовал дерево и сталь, он помнил каждую деталь, инстинктивно чуя, когда они функционировали надежно. И такая почти интимная связь Хорста с кораблем позволяла ему почуять, когда судно должно было попасть в болтанку килевой качки; а когда грозила какая-то реальная кризисная ситуация, он ощущал ее собственными нервами, жалившими его, как иглами.

Двигаясь к корме и проверяя надежность крепления спасательных шлюпок, Хорст подумал, что ни о чем лучше «Брумгильды» и мечтать нельзя. Она была точно такой, какой и должна быть, в десять склянок, со свернутыми якорными цепями, тщательно запертыми грузовыми трюмами.

Он зажег свою глиняную трубку, прислушавшись к сердцебиению механизмов двигателей «Дей, Саммерс & Компани» [британская судостроительная компания паровых двигателей]. Он знал, что будет сильно скучать по этому пульсу, когда оставит море. Он вновь коснулся кармана, нащупав в нем драгоценное письмецо, и двинулся дальше, к поручням на противоположной стороне, но тут вдруг остановился, вскинув голову.

Он что-то почувствовал. Там что-то было, где-то там, во мраке. Он прислушался, встревожившись. Чувствуя, как нервы его напряглись, их кольнуло.

А затем он услышал скрежет.

Звук этот был низким и механическим. Словно стон металла по металлу, изгибающегося перед тем, как быть разрезанным, он рос и усиливался, становясь все громче. Хорст посмотрел на трубы корабля. Из них вздымался вверх пар, ровно и без разрывов. Никаких вроде бы неполадок.

Стон превратился в стальной визг.

Он схватил латунный корабельный рупор и дунул в него в свисток в сторону машинного отделения. Визгливый скрежет, исходивший откуда-то вокруг него, усилился, как будто молотя по воздуху и разрезая барабанные перепонки горячим, невидимым лезвием. Он зажал руками уши и зажмурился, словно пытаясь защититься, как-то отгородиться от этого. Непонятно чего.

Звук скрежета стал просто подавляющим.

Он распахнул люк, ведущий в трюм, и крикнул Кригу: «Notfall! Alle Mann an Deck!» [«Полундра! Все на палубу!» (нем.)]

Хорст бросился к поручням, выхватив пистолет. Экипаж кинулся вверх по лестницам, мчась на палубу, натягивая сапоги и штаны, с криками, которые невозможно было толком расслышать из-за этого звука.

Некоторые стали хватать в оружейке винтовки, лихорадочно вставляя в них патроны. Другие похватали пожарные топоры и ведра с песком.

Хорст приказал матросам занять места по обе стороны корабля, они приставили ружья к плечам, целясь в спокойное море вокруг.

По поверхности воды стали рыскать стволы, выискивая цель. Хоть какую-нибудь. Звук же становился все громче.

Криг с капитаном судна последними поднялись по лестнице наверх и схватили Хорста за грудки: это была его вахта. Что, черт подери, происходит? А тем временем металлический грохот, этот скрежещущий град, достиг своего крещендо. У Крига разбились очки.

В Хорста брызнула кровь капитана, будто обдав его всплеском волны с кровавой океанской пеной. Капитана подняло с ног и выдернуло вверх чем-то с палубы – каким-то остроконечным штырем или крюком, пронзившим ему грудь со спины.

Капитана отшвырнуло на добрую сотню футов по воздуху, а затем он, как безвольная тряпичная кукла, с поджатыми ногами, так что каблуки его даже оказались у шеи, рухнул в черную воду. Где и исчез.

Матросы отступили от поручней, некоторые попадали на колени. Хорст выругался и тут же взмолился, увидев громадную тварь, похожую на гигантского ската – морского дьявола манту. Она с ревом пронеслась над кораблем, бешено хлеща своим раздвоенным, словно у дракона хвостом, и гигантскими крыльями заслонив небо.

Затем она развернулась и направилась обратно к ним.

Люди почувствовали скорость твари и жар, исходивший от нее. Подкосились ноги у еще нескольких матросов, едва успевших открыть огонь.

Морской дьявол ринулся к кораблю, правя своими плавниками по раскаленным, как при взрыве, потокам воздуха. Кожа твари блестела, словно полированная сталь, а из открытых ран вокруг горла и жаберных сеток лилась солоноватая жидкость.

Глаза ее казались светящимися лабиринтами цвета: в глазных яблоках красные оттенки сталкивались с зелеными, разбиваясь друг о друга и превращаясь в ослепительно-белое сияние, осветившее палубу.

Засверкали винтовки, пуля за пулей с искрами вонзавшиеся в брюхо морского дьявола, а затем рикошетом отлетавшие от него обратно в экипаж. Пронзенные свинцовыми пулями в грудь, люди падали, словно подкошенные огнем из пулеметов Гатлинга.

Одни стали отползать в стороны, как попало, все в крови, некоторые катались по палубе, испуская последние в своей жизни крики. Другие продолжали стрелять, а тварь хлестала хвостом, сметая на куски дымящие у них за спиной трубы, и они рушились, сталью складываясь внутрь.

Хорст бросился в сторону, пытаясь увернуться от рухнувших на палубу труб, рваные края которых пробили деревянную обшивку палубы к трюмам внизу. В машинном отделении раздались взрывы, и оттуда повалил пар, срывая обшивку корпуса судна и наполняя воздух вращающимся раскаленным металлом, укрыться от которого экипажу было негде.

Огонь и острый, как бритва, металл.

Криг протянул к Хорсту руки, ног у него уже не было, их отрезало, умоляя его о чем-то, чего Хорст не расслышал, но понял. Хорст прижал ствол пистолета ко лбу своего товарища. Звук, издаваемый морским скатом, превратил выстрел в почти неслышную вспышку.

Люди побежали, толкая друг друга, к спасательным шлюпкам, или стали прыгать в воду. Паника. Плавники твари смяли мачты, как палочки, выбросив их за борт словно выстрелом, и они уже ненужными бревнами стали крушить моряков, падая сверху на тех, кто отчаянно пытался отплыть подальше от корабля.

Несмотря на хаос, непокорный Хорст отважно стоял у разбитых поручней, глядя на морского дьявола, вынырнувшего на него прямо из-под Луны. Обеими руками прочно схватив пистолет, так, чтобы оружие не тряслось, он прицелился чудищу в глаз, вращавшийся калейдоскопическими белыми, оранжевыми и красными цветами.

Пуля вонзилась в этот светящийся глаз, извергнув из него какую-то жидкость, и голова морского ската