- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (19) »
Ленку.
– Ваня, ты куда? – изумлённо крикнула Ленка.
– До свидания! На Дон!
– Привези мне сазана!
– Только большого… – захохотала Люба. – Как поднос!
А Сергей мой до того расстроился, что не захотел даже идти меня провожать. Но потом, когда мы были уже на вокзале, вынырнул откуда-то из толпы, подхватил мой рюкзак.
– Прощай, брат, – угрюмо сказал Серёга, снял кепку и вытащил из неё два самых «уловистых» крючка. – Возьми. Пригодятся.
Мы подъезжали к Ростову. Я надел на себя рюкзак, взял свои удочки и стал прощаться с Вениамином Георгиевичем. – Не терпится? – спросил он. – До Ростова ещё никак не меньше десяти километров. Взял меня за плечи и усадил рядом. – Не торопись… Поезд тут стоит долго, так что успеешь. Лучше расскажи, чем будешь заниматься в Ростове. – Рыбу буду ловить. – Хорошее занятие. А птицы тебя не интересуют? Понаблюдал бы за птицами! Вениамин Георгиевич открыл чемодан и достал две книжки. Одна называлась «Определитель птичьих гнезд», другая – «По берегам рек и озёр». – Возьми, – протянул он мне книги. – Здесь всё, что требуется. Я взглянул на обложки и прочитал: «В. Г. Тамбовцев». – А кто такой Тамбовцев? К моему удивлению, Вениамин Георгиевич ткнул себя пальцем в грудь: – Аз есмь. Оказалось, он не только орнитолог, но ещё и писатель. Вроде Бианки. Интересно, знает ли что-нибудь про сороку? В прошлом году я выкормил сорочьего птенца, всё хотел научить его разговаривать, да где там! Птенец орал, как базарная торговка, и всё клянчил чего-нибудь поесть. Мама не выдержала: «Отнеси ты своего забияку куда-нибудь… Так орёт, что у меня голова разламывается». Пришлось отдать его во Дворец пионеров. – А можно сороку научить разговаривать? – спросил я Вениамина Георгиевича. – Брем что-то писал об этом, – улыбнулся мой сосед, – но мы сколько ни пытались учить сороку, ничего не вышло… Она по-своему умна, но говорить по-человечески… Это не сорочьего ума дело! Мы подъезжали к крытому перрону Ростовского вокзала. Вениамин Георгиевич записал мой ростовский адрес. Напомнил, что домой отправимся вместе. Он за мной заедет.
Я вышел из вагона и сразу же оказался в объятиях тети. Рядом с ней стоял парень одного со мной роста, но полный, широкоплечий, с большой головой, подстриженной ёжиком. В лёгких желтоватых брюках и голубой, с рукавами по локоть, рубашке. Парень терпеливо ждал, когда тётя наконец выпустит меня из объятий. Это был мой двоюродный брат. Мы сразу же заговорили и пока ехали в троллейбусе на тринадцатую линию, всё болтали и болтали. Вскоре я уже знал о своём брате всё. Боря, как и я, окончил шестой класс и теперь не
С УРАЛА НА БЕРЕГА ДОНА
Меня усадили в поезд. Мама поручила одному мужчине присматривать за мной и – прощай Свердловск! Я долго махал родителям в окно. Потом они исчезли за поворотом, а поезд, разбираясь в стрелках, пошёл быстрее и быстрее, оставляя позади белые и красные здания. Скоро он вырвался на простор, и понеслись мимо телеграфные столбы, побежали, то спускаясь, то поднимаясь, провода. Когда-то я думал, что письма бегут по проводам, прицепившись к ним одним уголком. А потом увидел однажды, как на станции отец опустил письмо в почтовый вагон, и очень этому удивился… И вот пошли передо мной родные уральские пейзажи. Слева долго тянулся Верх-Исетский пруд, на котором мы рыбачили зимой, потом блеснуло огромное Чусовское водохранилище, умчался в сторону редкий сосновый лесок, вроде того, по которому мы с папой пробирались к речке Ревде. Ого, да это и в самом деле Ревда течёт, извиваясь меж лесами и зелёными полянками! Вон тёмный ольховый куст на подмытом берегу, где стояла когда-то наша палатка и где я ещё чуть не сжёг на костре свои ботинки. Потеха! Помню, отец говорил мне, чтобы я убрал от огня ботинки. А мне хотелось их высушить – они же были совсем мокрые! Скоро мы уснули. А ботинки пересохли. Твёрдые, как деревянные, они к утру так задрали носы, что надеть их не было никакой возможности. Пришлось мне босиком возвращаться в Свердловск. Поезд мчался и мчался, колеса выстукивали: «тирли-тук-тук, тирли-тук-тук»… Мне казалось, они выговаривают: «а я в Рос-тов, а я в Рос-тов». Интересно, почему же птицы не боятся идущего поезда? Сидят на телеграфных проводах, и никакого внимания! Я узнал серую мухоловку и сорокопута. Они только прикидывались, что ничего не замечают, а на самом деле видели всё и срывались с проводов, чтобы схватить мушку или жучка, и снова усаживались на проволоку. А что делают сороки? Качаются, качаются на проводах, а хвост – то перетягивает их назад, то, поднятый вверх, толкает вперед, и они, часто махая крыльями, неуклюже улетают на деревья. – Скажите, что это за птица? – спросил я у своего соседа по купе. – Вон та, что летит рядом с нашим вагоном… Никак не хочет отстать от поезда! Вениамин Георгиевич – так звали дяденьку, которому мама поручила наблюдать за мной в дороге, – уже переоделся в полосатую пижаму. Он укладывал костюм, но сразу оставил чемодан и подошёл к окну. – А-а… Это пустельга… И Вениамин Георгиевич начал рассказывать о пустельге. Живёт она в рощах и приносит большую пользу полям, так как охотится на жуков, саранчу и кузнечиков, а больше всего на мышей. – Откуда вы всё это знаете? – удивился я. – Э, милый, да как же не знать, если птицы – моя профессия! Я орнитолог, изучаю пернатых. – И вы любую птицу знаете? – В наших краях почти любую. На следующее утро я встал чуть свет. Пассажиры ещё спали, а я уж сидел перед окном и любовался новыми для меня видами. Мимо пробегали выстроившиеся в один ряд сёла. Домики были такие же, как на Урале, только крыши большей частью устланы камышом. Проснулся Вениамин Георгиевич. Живо поднялся, заправил постель, умылся и стоял перед зеркалом, причёсывая русую бородку. По ходу поезда летела птица и вдруг остановилась в воздухе и, мелко-мелко трепеща крыльями, что-то стала высматривать на земле. Потом бросилась отвесно вниз и когда снова взмыла вверх, то держала в клюве добычу. – Скажите, кто это? – спросил я Вениамина Георгиевича, указав на птицу. – Кобчик. Самый маленький из соколов, житель степей. Кажется, мы въезжаем в степную зону… Солнце било прямо в окно, в купе стало жарко. Мы попытались отодвинуть стекло, но на нас дунуло таким горячим ветром с песком, что пришлось окно снова закрыть. Потом потянулись тихие речки, ползущие между камышами, птичьи фермы, полные белоснежных кур, а иногда, смотришь, – рыбак стоит.Мы подъезжали к Ростову. Я надел на себя рюкзак, взял свои удочки и стал прощаться с Вениамином Георгиевичем. – Не терпится? – спросил он. – До Ростова ещё никак не меньше десяти километров. Взял меня за плечи и усадил рядом. – Не торопись… Поезд тут стоит долго, так что успеешь. Лучше расскажи, чем будешь заниматься в Ростове. – Рыбу буду ловить. – Хорошее занятие. А птицы тебя не интересуют? Понаблюдал бы за птицами! Вениамин Георгиевич открыл чемодан и достал две книжки. Одна называлась «Определитель птичьих гнезд», другая – «По берегам рек и озёр». – Возьми, – протянул он мне книги. – Здесь всё, что требуется. Я взглянул на обложки и прочитал: «В. Г. Тамбовцев». – А кто такой Тамбовцев? К моему удивлению, Вениамин Георгиевич ткнул себя пальцем в грудь: – Аз есмь. Оказалось, он не только орнитолог, но ещё и писатель. Вроде Бианки. Интересно, знает ли что-нибудь про сороку? В прошлом году я выкормил сорочьего птенца, всё хотел научить его разговаривать, да где там! Птенец орал, как базарная торговка, и всё клянчил чего-нибудь поесть. Мама не выдержала: «Отнеси ты своего забияку куда-нибудь… Так орёт, что у меня голова разламывается». Пришлось отдать его во Дворец пионеров. – А можно сороку научить разговаривать? – спросил я Вениамина Георгиевича. – Брем что-то писал об этом, – улыбнулся мой сосед, – но мы сколько ни пытались учить сороку, ничего не вышло… Она по-своему умна, но говорить по-человечески… Это не сорочьего ума дело! Мы подъезжали к крытому перрону Ростовского вокзала. Вениамин Георгиевич записал мой ростовский адрес. Напомнил, что домой отправимся вместе. Он за мной заедет.
Я вышел из вагона и сразу же оказался в объятиях тети. Рядом с ней стоял парень одного со мной роста, но полный, широкоплечий, с большой головой, подстриженной ёжиком. В лёгких желтоватых брюках и голубой, с рукавами по локоть, рубашке. Парень терпеливо ждал, когда тётя наконец выпустит меня из объятий. Это был мой двоюродный брат. Мы сразу же заговорили и пока ехали в троллейбусе на тринадцатую линию, всё болтали и болтали. Вскоре я уже знал о своём брате всё. Боря, как и я, окончил шестой класс и теперь не
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (19) »