нелегкой физической работы. Однако, если бы не работа в саду, Виолетте пришлось бы целыми днями, сидя в кресле, вязать свитера и носки для внуков. Но нет, пока ей позволяет здоровье, сад по-прежнему будет оставаться для нее благодатной отдушиной, возможностью позабыть о проблемах, подарком, который она делает себе каждый день. Только в саду она может отогнать печальные мысли и неприятные воспоминания, целиком и полностью посвятить себя заботе о любимых растениях. Именно в саду она могла побыть наедине с собой и уже не думала ни о ком и ни о чем. Сад был для Виолетты тем, что заставляло ее подниматься с постели утром, и если ее дети этого не понимали, то тем хуже для них.

Сад вокруг домика, в котором она сейчас жила и который назывался «Винди-Коттедж», был небольшим. Виолетта не понимала, почему ее дети — а особенно Сэм — поднимают так много шума из-за этого клочка земли с несколькими клумбами и кустами. Она старалась не вспоминать о саде, растущем рядом с «Виллоу-Хаусом» — громадным фамильным особняком (и даже не просто особняком, а, можно сказать, целым поместьем), принадлежавшим многим поколениям семьи Сеймур. Дети Виолетты настояли на том, чтобы она продала этот дом, потому что он якобы был для нее слишком большим — а точнее, стал для нее слишком большим после смерти мужа Сэмюеля, скончавшегося два года тому назад. Виолетта знала, что, будь Сэмюель жив, он никогда бы не позволил этого сделать. Однако поскольку дети уже стали взрослыми и независимыми и жили отдельно, Сэмюеля не было в живых, а оплачивать счета за обслуживание дома становилось все труднее, Виолетта почувствовала, что ей будет тяжело справиться со всем этим: с тоской, вызванной смертью мужа, с чувством одиночества, с необходимостью поддерживать в хорошем состоянии такое громадное здание… Продажа дома была далеко не самым разумным ее поступком — женщина это осознавала, но все же решила послушаться сына — старшего из двух ее детей — и продать дом. Сделав это, она словно закрыла за собой дверь и больше не собиралась — если удастся — когда-либо эту дверь открывать. Однако Виолетте было, конечно же, нелегко отделить себя от прежней жизни, от своих — и приятных, и не очень — воспоминаний, от прошлого. Теперь ей приходилось признать, что она, пожалуй, совершила ошибку. Наверное, именно поэтому она сейчас так упорно трудилась в саду. Виолетта послушалась совета своих детей в момент слабости, когда она еще лишь пыталась привыкнуть к жизни без Сэмюеля… Продав дом, она тем самым предала то, что было для Сэмюеля, можно сказать, священным. И почему она тогда этого не понимала? Виолетта попыталась отогнать грустные мысли. Что сделано, то сделано. Лишь потом, позднее, привыкнув к появившейся в душе пустоте, женщина осознала, что дом продали слишком уж поспешно, как бы впопыхах. Ее сын Сэм провернул все это дело — включая оформление всевозможных документов — всего за неделю. Он, конечно, адвокат и знает толк в подобных вопросах, но…

Крупные дождевые капли, которые начали падать с неба, вывели Виолетту из состояния душевного спокойствия, в котором она только что пребывала, не думая ни о чем, кроме розовых кустов. Она умелой рукой быстренько утрамбовала землю вокруг стебля, а затем, вздохнув, собрала садовые инструменты.

— Так и быть: сегодня больше работать не буду.

С трудом поднявшись на ноги, женщина с отрешенным видом вернулась к мрачным размышлениям.

«Винди-Коттедж» представлял собой небольшой дом с двумя спальнями, уютненькой кухней и большой гостиной, окна которой выходили в сад. Еще здесь имелась ванная комната — с душем, но без ванной. «Это даже хорошо, — сказал по этому поводу Сэм. — А то, забираясь в ванну, ты могла бы поскользнуться и шлепнуться на пол». Виолетте очень не нравилось, что к ней относятся как к немощной старухе, в то время как физически она чувствовала себя, в общем-то, прекрасно. Она, конечно, была уже не такой резвой, как, скажем, лет пятнадцать назад, но чего еще можно ожидать от женщины в возрасте шестидесяти четырех лет? Виолетта каждый вечер ходила на прогулку вместе с Лордом — верным охотничьим псом, которого она не согласилась продать вместе с домом, не обратив никакого внимания на уговоры сына.

— Зачем тебе собака, мама? — ворчал Сэм. — Она только доставит лишние хлопоты.

А еще Виолетта больше не обращала внимания на регулярные отказы сына ее навестить:

— Нет, мама, на эти выходные мы не приедем. Тебе необходим покой, а ты ведь знаешь, как шумно ведут себя Сэмми и Джун.

Сейчас многие слова и поступки детей казались Виолетте бессмысленными, но тогда ее утешало осознание того, что кто-то делает все это за нее, кто-то подталкивает ее, потому что у нее самой силы воли ни на что не хватало: когда Сэмюель умер, внутри нее что-то остановилось.

Чтобы отогнать мрачные мысли, Виолетта решила приготовить чашечку чая. Когда чай был готов, она включила в гостиной свет, уселась в кресло и стала прихлебывать из чашки, поглаживая ладонью мягкую шерстку на голове Лорда. У Виолетты не вызывало удивления то, что ее собака неизменно с еле слышным рычанием уходила прочь из комнаты каждый раз, когда туда входил Сэм. Животные, несмотря на кажущуюся примитивность мировосприятия, могут замечать то, чего люди не видят и о чем даже не догадываются. Умеющий быть верным Лорд, видимо, все никак не мог простить Сэму попытку от него избавиться. Впрочем, они оба — и Сэм, и Лорд — и раньше никогда не проявляли симпатии по отношению друг к другу.

— Может, приготовить сегодня вечером ежевичный пирог? Ты как считаешь, Лорд?

Пес поднял в знак одобрения голову — и тут же залился оглушительным лаем: на улице прямо перед домом остановился джип. Несколько секунд спустя в калитку вошла молодая женщина, одетая в потертые джинсы и белую футболку. На спину был накинут вязаный — цвета морской волны — свитер, рукава которого она завязала узлом на груди.

— Мама!..

Это была Одри, ее дочь. Виолетта удивленно подняла брови.

— Одри, доченька! Вот уж никак не ожидала, что ты приедешь! — воскликнула она, встав с кресла и направляясь навстречу приближающейся к ней дочери.

Виолетта тут же пожалела о произнесенных только что словах, хотя они и были правдой: после смерти Сэмюеля дети навещали ее все реже и реже, ограничиваясь телефонными звонками и приезжая лишь тогда, когда их начинала мучить совесть или когда им было что-то нужно от матери.

— Привет, мама! — Одри, хоть и пыталась улыбаться, выглядела не очень-то счастливой. Возможно, именно неуклюжие попытки казаться радостной ее и выдавали. Она старалась не встречаться взглядом с матерью. У Одри, похоже, были серьезные неприятности, однако