надо.

Глаза ее закрылись. Наконец-то. Тело забилось в конвульсиях – подсознание пыталось избежать того, чего не мог избежать разум. Мгновение неподвижности – и глаза снова открылись. Белки были нужного розового оттенка. Глаза ее устремились куда-то вправо, как бы пытаясь разглядеть что-то. В комнате стало совсем тихо.

Джон тут же ослабил захват и прижал ухо к ее мягкой груди, прислушиваясь к последним биениям сердца.

Отлично. Она именно в том состоянии, в каком и нужно, – на грани жизни и смерти.

Теперь препятствий для него больше не существовало. Наконец он мог расслабиться и дать волю своим истинным чувствам, не скрывая более грубой правды – своего голода. Он набросился на нее, даже не слыша собственного возбужденного крика, – и она взорвалась внутри него новой жизнью. Сознание его прояснилось, мысли обрели кристальную ясность, как будто он жарким днем бросился в восхитительно прохладную воду. Исчезла угрожающая боль в мышцах. Его слух, его зрение заполнились сверхъестественно яркими впечатлениями.

Он парил в высотах наслаждения. Как всегда в такие моменты, ему вспомнился яркий образ Мириам. Он смаковал вкус ее губ, в сердце трелью звучал ее смех. Его тянуло к ее холодной плоти, и любовь росла в нем вместе с желанием.

Затем все прекратилось. Он даже не взглянул на то, что осталось от Кей Вагнер, – нечто темное, бесформенное, почти затерявшееся среди сбившихся простыней. Следовало вспомнить о времени. Он заставил себя вернуться к убогой реальности и уложил оставшуюся от девушки оболочку в черный пластиковый мешок. Глянул на часы. Ровно через две минуты его ждут на месте встречи.

В тот же мешок он бросил бумажник девушки, ее расческу, какую-то косметику, в беспорядке лежавшую на столике у кровати. Затем трусы, лифчики и стопку музыкальных дисков. Пришлось пройти в ванную за зубной щеткой, лаком для волос, еще чем-то из косметики, шампунем и почти совсем чистой блузкой.

Ровно через пятьдесят секунд по улице должна была проехать машина. Мириам всегда четко следовала графику, поэтому Джон поспешил выйти из дома тем же путем, что и пришел, остановившись только для того, чтобы запереть куском струны подвальную дверь. Быстро прошагав по дорожке, он остановился среди зарослей цветущего кизила и стал ждать.

Он ощущал легкое покалывание во всем теле; его сознание, казалось, вмещало в себя каждую деталь окружавшего его мира. Для того чтобы сосредоточивать внимание, никаких усилий ему теперь не требовалось. Он ощущал спокойствие кустов кизила, слышал малейшие звуки – шорох лапок жука, тихое усталое гудение медленно остывающего двигателя в автомобиле на другой стороне улицы. Он поднял голову, и звезды над ним вдруг взорвались мириадами цветов – зеленый и желтый, синий и красный. Шелест листьев, колеблемых мягким ночным ветерком, – он как будто касался каждого листика, мягко лаская его своим прикосновением. Дивная красота ночи, казалось, пронзала тело Джона, наполняя его сладостной болью. Жизни прекрасней просто и быть не может.

Увидев машину, он улыбнулся. Мириам ехала с осторожностью дряхлого слепого старика. Помешанная на безопасности вождения, она выбрала «Вольво» из-за приличного послужного списка и скромной наружности. Она потребовала, чтобы бензобак сменили на более крепкий, а тормоза переставили с грузовика. Все это дополнялось специальной системой подачи воздуха, а также ремнями безопасности и стеклянным люком в крыше, который на случай аварии обеспечивал дополнительную возможность выбраться из машины.

Он подбежал к плавно двигавшейся машине, бросил мешок на заднее сиденье, а сам скользнул на переднее, рядом с ней. О том, чтобы он повел машину, речи и быть не могло. Мириам никогда не уступала руль без крайней необходимости. Было приятно вновь оказаться с ней рядом. Щекой он ощутил знакомый холод ее губ; она улыбнулась – успех и удовольствие сквозили в изгибе рта – и, не сказав ему ни слова, сосредоточилась на дороге. Через два квартала – въезд на скоростную магистраль Лонг-Айленда, и Джон знал – она тревожится, как бы их не остановила местная полиция. Случись такое – и любопытство полицейских могло поставить их в весьма затруднительное положение.

До въезда на магистраль молчали. На магистрали он ощутил, что она наконец расслабилась. Последние остатки напряжения растаяли, как дым.

– Это было поистине изумительно, -сказала она. – В нем оказалась такаясила.

Джон улыбнулся, вспоминая свой экстаз. Несмотря на долгую практику, само убийство никогда его не радовало – и уж тем более не возбуждало, в отличие от Мириам.

– У тебя все прошло нормально, надеюсь?

Это прозвучало как вопрос, а не утверждение.

– Как всегда.

Она рассматривала его широко раскрытыми – как у куклы – глазами.

– Это было очень здорово. Он решил, что девушка хочет его трахнуть. – Она хихикнула. – Наверное, он и умер в экстазе. – Она потянулась в блаженной, сытой истоме. – Как умерла Кей?

Ее вопрос показался ему своего рода поощрением к откровенности. Ей, вероятно, хотелось узнать подробности, но он предпочел бы забыть свой отвратительный поступок и сосредоточиться на восторге, который был наградой за него.

– Мне пришлось воспользоваться хлороформом, чтобы усыпить собаку.

Изогнувшись, Мириам поцеловала его в щеку, затем взяла за руку. Она всегда очень тонко чувствовала его; одной этой фразы ей было достаточно, чтобы понять его состояние, представить все трудности, которые ему пришлось преодолеть.

– Рано или поздно им все равно придется умереть. Я уверена, ты вел себя очень осторожно. Должно быть, она так и не поняла, что с ней происходит.

– Я допустил ошибку. Мне следовало предвидеть это. Странно, что я не почувствовал собаку. Тревожно как-то.

Но он не сказал ей всей правды. Было и еще одно ощущение, странное, и он помнил его. Он устал.Он никогда не чувствовал такого.

– Идеальной смерти не бывает. Страдание всегда ей сопутствует.

Да, это так. Но даже по прошествии множества лет он так и не полюбил причинять страдания. Хотя это и не должно тяготить его – что за дело ему до ихстраданий? Насыщение – вот единственное, о чем стоит думать. Тело наполняется новой энергией, новой жизнью.

А усталость... Это пройдет. Просто девушка вывела его из равновесия. Выбросить это из головы. Он повернулся к окну.

Восхитительная ночь предстала его взору. Он всегда воспринимал мрак, как некое откровение – как будто попадаешь в иной мир, где царит безмятежное спокойствие, где стирается граница между добром и злом и где – он чувствовал – ему даруется прошение за все жестокости обыденной жизни. Эти мысли принесли ему желанное чувство освобождения от ответственности