же теперь ничего не поймёшь! — говорил незнакомец, но то и дело поглядывал на Ганга из-под густых бровей, будто надеялся, что он всё-таки что-то понимает. — Подожди, подожди, сейчас покажу!

Безумец убежал в комнату Ганга. Ганг направился за ним и застал его роющимся в ящиках письменного стола.

— Прекратите! — крикнул Ганг.

— Вот! Смотри! Вспомни! Что это такое? — незнакомец тыкал в нос Гангу раскрытую тетрадь с исписанными листами.

И тут Гангу стало ужасно стыдно. Он почувствовал себя полным дураком, что до сих пор позволял происходить всему этому цирку в своём доме и не сделал того, что следовало сделать с самого начала.

— Довольно, приятель, — Ганг вырвал из рук безумца тетрадь, схватил его за шиворот, здорово тряхнул и поволок к выходу.

— Постой! Постой! — незнакомец сопротивлялся. — Я стучался, надеялся застать тебя и вошёл только потому, что дверь была не заперта… Подожди, дай мне минуту — я всё тебе объясню.

Ганг ничего не хотел слушать. Он думал только о том, какой бы беззащитной почувствовала себя Кеута, случись это при ней, и сгорал от стыда.

— Прочти тетрадь! Прочти то, что там написано! — кричал безумец, поняв, что ему не вырваться из сильных рук Ганга. — Прочитай, а потом поищи другие записки, напоминания… Они должны быть в твоём доме. Ты начнёшь вспоминать. И потом… Потом ты сам захочешь увидеть меня. Я всё тебе расскажу.

— Вали отсюда и больше не появляйся! — Ганг вышвырнул непрошеного гостя за дверь.

Мужчина упал лицом на кафель и зашипел от боли. Ганг этого не хотел, и ему стало жаль беднягу. Больше мужчина не сказал ни слова, опираясь на стену, он поднялся и не спеша пошёл вниз по ступенькам. Чтобы отделаться от чувства вины, Ганг заставлял себя помнить о том, что этот безумец сделал с его домом.

* * *

А ведь, когда впервые небо стало ходить волнами все будто с ума сошли. Люди всего мира задрали головы вверх. Это было во всех новостях, этого пугались и об этом шутили, а теперь почти никто внимания не обращал.

Волны в небе набегали от горизонта, будто кто-то взял простыню за края и медленно раскачивает вверх и вниз. Ганг закрыл жалюзи. Он сам не понимал, почему это почти привычное явление природы вызывает у него беспокойство.

Ещё больше его тревожили смутные ощущения, когда он перечитывал бессвязные и бессмысленные слова, написанные десятки раз подряд. Ту тетрадь Ганг не смог выбросить, но и оставлять дома тоже не хотел. Поэтому он забрал её на работу, к концу дня клал её перед собой на стол и читал, пытаясь понять или увидеть что-то новое в этих строках.

«Вакий Реуэт. Мейс Сет. Эвика. Синеватые холмы. Торт-затычка. Запах перечной мяты»… И ещё много подобной бессмысленной чепухи. А самым странным было то, что написано всё это было если не рукой Ганга, то очень похожим почерком.

Сначала Ганг решил, что этот странный тип некогда был одним из его подчинённых. Тогда он бы мог знать почерк Ганга и подделать его для каких-то своих безумных игр. Но не только эта тетрадь была исписана странными словами.

Как только Ганг взял всё это в голову, он стал находить у себя в доме странные послания, оставленные будто им самим. В пыли и паутине за письменным столом Ганг нашёл смятый стикер, на котором было написано «Эвика».

Такие же стикеры были запиханы в решётку радиатора. А ещё, принимая душ, он увидел на кафеле появившуюся от пара едва заметную надпись «Вакий Р». Она была едва различима, видимо, её просто вывели пальцем на распаренной плитке очень давно.

Опять этот «Вакий»! Ужасно нелепое имя! Ганг стал беспокоиться по поводу своего рассудка. Было бы очень безответственно сойти с ума незадолго до рождения своего ребёнка.

* * *

Ганг долго думал, как лучше это сделать: окликнуть или пройти рядом со скамейкой и будто случайно его заметить. Но в конце концов, Ганг просто подошел и сел рядом. Он чувствовал себя сокрушённым, и ему очень не хотелось увидеть на лице того ненормального победную улыбку. Но тот и не думал ухмыляться, наоборот, он смотрел на Ганга с сочувствием.

— Кто ты такой? — спросил Ганг не здороваясь.

— Попробуй сам вспомнить моё имя, — теперь парень говорил так, будто ему не очень-то и хотелось что-то объяснять Гангу. Хотя не его ли он дожидался каждый вечер на скамейке поодаль от парковки? Ждал, точно зная, что Ганг сдастся и подойдёт рано или поздно.

— Мы не знакомы, — сказал Ганг.

— Не думай об этом сейчас. Просто скажи, как бы тебе хотелось меня назвать?

— Не знаю почему, но я думаю, что это ты Мейс. Я видел это имя в записках.

— Всё правильно. Я Мейс Сет.

Ганг почувствовал облегчение, несмотря на то, что это совсем ничего не объясняло, а как раз наоборот, запутывало ещё больше.

— Эти записки — напоминания. Их нужно было писать каждый день, чтобы ничего не забыть, — тот, кто назвался Мейсом, теперь смотрел Гангу в глаза. — Мы чужие для этой интерпретации, и она пытается найти нам место, вписать и подстроить под себя. Помнишь? Ты меняешься, и если не удерживать свои воспоминания, они заменяются на лжевоспоминания.

— Стой! Ты несёшь какую-то чушь! Какая ещё интерпретация? Я думал, ты объяснишь мне весь этот бред с записками, а я путаюсь только сильнее, — Ганг схватился за голову.

— Прости, я не знаю с чего начать. Мне теперь столько придётся тебе объяснить… Давай лучше я спрошу: что заставило тебя мне поверить?

— Я не говорил, что верю тебе.

— Но ты всё-таки подошёл.

Ганг покосился на мужчину. Теперь он выглядел лучше: привёл волосы в порядок, побрился и, действительно, было в нём что-то знакомое. Ганг уже мысленно называл его Мейсом.

— Имя Эвика в записках. Это очень странно! — признался Ганг. — Я никого не знал с таким именем, но я думал назвать так ребёнка, если родится девочка. Я пока даже жене об этом не говорил.

— Эвика, — мужчина сдвинул брови. — Подумай, вспомни. Задавай себе вопросы. Можешь вспомнить, где ты провёл детство?

— Конечно! Я родился в посёлке неподалёку, — Ганг почувствовал, будто рассказывает это самому себе, и получалось не очень убедительно. — Там и провёл детство. Сюда переехал, когда захотел жить самостоятельно.

— А можешь вспомнить самый лучший подарок на день рождения в детстве? Кто были твои школьные друзья? Как давно ты навещал или хотя бы думал о своих родителях?

— К чему ты клонишь?

— К тому, что у тебя нет воспоминаний, а только наброски, которые тебе приписала эта интерпретация! — мужчина сжал плечо Ганга. — Твоя настоящая память подавлена! Вспомни Эвику!

— Да иди ты! — Ганг смахнул его руку. — Только зря