- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (86) »
Каторжане из кандалов мастерили: разбивали кандалы камнями, разгибали и оттачивали. Но как он сюда попал? — Башмаков оглянулся. — Место уж больно глухое…
— Видно, не такое глухое, как кажется, — сказал Борис, отбросив свой обычный насмешливый тон. — Вот и Дунгуз здесь ходил когда-то. А ну пошарим, авось еще что-нибудь отыщется…
Свет фонарей стал продвигаться вглубь пещеры. Метр за метром осматривали археологи неровные стены, каменный пол, направляя слабые, дрожащие струйки света в каждую выбоину, в каждую расщелину, на каждый уступ. Время от времени слышались восклицания:
— Глядите-ка, здесь костер жгли… Углей-то!
Да, этим углям лет сто, не больше.
— Кружка! Аж позеленела вся…
— А тут что?!
В дальнем углу пещеры лежала груда ветхой, полуразвалившейся одежды. Кто-то нагнулся к ней, коротко вскрикнул, и сразу все смолкли. В наступившей тишине слышнее стал треск костра и шум дождя. Археологи, словно по команде, обнажили головы.
Первым нарушил молчание Дунгуз:
— Русский человек, не бурят. Так что наши таких сапог не носили, нет…
Остатки грубых башмаков из толстой, плохо обработанной кожи с большими медными застежками бросались в глаза среди истлевшей одежды.
Археологи нагнулись над погибшим. Кто он? Какая судьба забросила его в пещеру? И почему он погиб?
Отойдя в сторону, Алексей Иванович заметил: из-под большого, плоского камня торчит уголок какой-то вещи.
«Странно. Будто нарочно припрятано, — подумал он. — Чтобы от зверя защитить. И от непогоды…»
Отвалив тяжелый, словно вросший в землю камень, он поднял свою новую находку. Несколько человек тотчас осветили ее фонарями. Это был небольшой деревянный футляр: две тщательно пригнанные друг к другу дощечки, соединенные тонким ремешком. Два других ремешка, продернутые через отверстия в дощечках, были связаны в тугой узел. С годами ремешки так затвердели, что развязать узел не удалось, — Алексей Иванович осторожно разрезал его. Дощечки, словно створки большой раковины, раскрылись, и археологи увидели зажатые между ними пожелтевшие бумажные листки, покрытые карандашными записями.
Башмаков вернулся к костру. Орон подбросил в огонь несколько веток, пошевелил их, и взвившееся пламя ярко осветило Алексея Ивановича.
Первым делом он пересчитал ветхие листки: двадцать шесть. Не скреплены между собой и не пронумерованы. Оставалось надеяться, что владелец в свое время не перекладывал их и сохранял в своей самодельной записной книжке неизменный порядок страниц.
Алексей Иванович стал читать про себя, страницу за страницей. Но, подняв голову и заметив нетерпеливые взгляды товарищей, спохватился и, вернувшись к первой записи, начал читать вслух.
Сначала шли стихи:
Голос Алексея Ивановича, гулко отдававшийся под низкими сводами пещеры, дрогнул. — Здорово! — воскликнул Борис. — А чьи это стихи? Никто не ответил. На следующем листке запись начиналась с полуслова и состояла из обрывистых фраз: «…ысота стены — полторы сажени. До Байкала верст 400–500. Обходить с юга, горной стороной. Если что — податься к бурятам… Не выдадут…» Тут уж не выдержал Орон: — Так что правильно писал товарищ. Буряты никого не выдавали. Из тюрьмы бежал, с завода бежал, от казаков бежал, — не выдавали. Хорошо он понимал… Немногословие молчаливого Орона успело войти в поговорку у археологов, и поэтому никто не решился прервать эту, столь длинную для него, речь. Даже Алексей Иванович ничего не сказал и взялся за следующий листок. «Седьмое февраля… хорошо… с Ильей остались после работы в мастерской… не хватились… Ночью мела вьюга, часовые из будок не… Илья сорвался со стены в снег, но потом… в тайгу. Сухарей… на неделю. Подобрали двух замерзших птиц… Влез на кедр, сбивал шишки…» «9 февр. Илья — плох… Идти долго не может, жалуется на голод». «10 февр. Вчера поругались… увидали с перевала казачью заимку… Илья пошел… хлеба. Я уговаривал не… но он не послу… Если до завтра не вернется, больше ждать не… от…острога верст сто… юго-запад». «12 февр. Иду один. Илья так и не… Не смог… голода. Еще день и был бы сыт… много еды. Вчера наткнулся… сохатого с перебитым хребтом… …ил его дубинкой и поел на славу. Взял… мешок мяса», «14 февр… прошел юго-запад верст шестьдесят. Ночевал у горячих ключей… Сразу три — один теплей другого: в одном помылся, из другого воды попил, в третьем мясо сварил. Привал… хоть куда. …а до Петербурга еще далеко…» Прежде чем прочитать следующий листок, Алексей Иванович поднял голову и добавил от себя: — Видно, здорово человек отогрелся на этом привале. Снова к стихам его потянуло. Вот, послушайте:
— Да, взял и улетел, — задумчиво сказал кто-то из темноты. — Вот уж, наверно, искали его. Читай, Алексей Иванович, что там дальше… У следующей страницы уголок был оторван и уцелевший текст непонятен: «…а может быть, просто показалось? Спросить у коломенских… кто привел Егора к нам… кто поручился. Верно ли, что его отец… заправляет?» Затем снова шли датированные записи. Но сделаны они были не так четко, как предыдущие. Буквы прыгали по строчкам, кособочились, а некоторые почти падали. Казалось, эти записи делал полуграмотный человек. «Пальцы окоченели», — догадался Алексей Иванович. «16 февр. Кое-где скалы обнажены… рассматривал пласты… Вспомнил Горный… Эх, друг Казимир, тебя бы сюда… …удивительно богатые места… на тысячи лет. Леса… еще земля таит. Людей бы…» 21 февр. Важно… найти… опали… у ворот Лаврентьевской церкви». «23 февр. Утром послышалось… голоса… погоня. На всякий… учай… с тропы. Ошибся… эхо… скорей всего». «25 февр. Сильно расшиб… Лихорадит. И все же… Все можно преодолеть, надо только хотеть, очень хотеть…» «28 февр. Боль не про… не могу двигаться. Нога, видно, сло… Мясо на исходе… воды нет. Жую снег… в пещере его немного. Неужели не дойти? И никто не… Проверить его. И все-таки будут люди счаст… Будут!
«Я вынести могу разлуку,
Грусть по родному очагу,
Надзора вражеского муку
Я тоже вынести могу.
Но прозябать с живой душою
Среди острогов и могил,
Имея ум, расти травою,
Нет, — это свыше моих сил».
Голос Алексея Ивановича, гулко отдававшийся под низкими сводами пещеры, дрогнул. — Здорово! — воскликнул Борис. — А чьи это стихи? Никто не ответил. На следующем листке запись начиналась с полуслова и состояла из обрывистых фраз: «…ысота стены — полторы сажени. До Байкала верст 400–500. Обходить с юга, горной стороной. Если что — податься к бурятам… Не выдадут…» Тут уж не выдержал Орон: — Так что правильно писал товарищ. Буряты никого не выдавали. Из тюрьмы бежал, с завода бежал, от казаков бежал, — не выдавали. Хорошо он понимал… Немногословие молчаливого Орона успело войти в поговорку у археологов, и поэтому никто не решился прервать эту, столь длинную для него, речь. Даже Алексей Иванович ничего не сказал и взялся за следующий листок. «Седьмое февраля… хорошо… с Ильей остались после работы в мастерской… не хватились… Ночью мела вьюга, часовые из будок не… Илья сорвался со стены в снег, но потом… в тайгу. Сухарей… на неделю. Подобрали двух замерзших птиц… Влез на кедр, сбивал шишки…» «9 февр. Илья — плох… Идти долго не может, жалуется на голод». «10 февр. Вчера поругались… увидали с перевала казачью заимку… Илья пошел… хлеба. Я уговаривал не… но он не послу… Если до завтра не вернется, больше ждать не… от…острога верст сто… юго-запад». «12 февр. Иду один. Илья так и не… Не смог… голода. Еще день и был бы сыт… много еды. Вчера наткнулся… сохатого с перебитым хребтом… …ил его дубинкой и поел на славу. Взял… мешок мяса», «14 февр… прошел юго-запад верст шестьдесят. Ночевал у горячих ключей… Сразу три — один теплей другого: в одном помылся, из другого воды попил, в третьем мясо сварил. Привал… хоть куда. …а до Петербурга еще далеко…» Прежде чем прочитать следующий листок, Алексей Иванович поднял голову и добавил от себя: — Видно, здорово человек отогрелся на этом привале. Снова к стихам его потянуло. Вот, послушайте:
«Гой вы, братцы мои любезные,
Уж неужто мы станем в Сибири сидеть,
На казну работать государеву?
Не сдержать в клетке орла могучего!
Не сдержать в тюрьме добра молодца!»
— Да, взял и улетел, — задумчиво сказал кто-то из темноты. — Вот уж, наверно, искали его. Читай, Алексей Иванович, что там дальше… У следующей страницы уголок был оторван и уцелевший текст непонятен: «…а может быть, просто показалось? Спросить у коломенских… кто привел Егора к нам… кто поручился. Верно ли, что его отец… заправляет?» Затем снова шли датированные записи. Но сделаны они были не так четко, как предыдущие. Буквы прыгали по строчкам, кособочились, а некоторые почти падали. Казалось, эти записи делал полуграмотный человек. «Пальцы окоченели», — догадался Алексей Иванович. «16 февр. Кое-где скалы обнажены… рассматривал пласты… Вспомнил Горный… Эх, друг Казимир, тебя бы сюда… …удивительно богатые места… на тысячи лет. Леса… еще земля таит. Людей бы…» 21 февр. Важно… найти… опали… у ворот Лаврентьевской церкви». «23 февр. Утром послышалось… голоса… погоня. На всякий… учай… с тропы. Ошибся… эхо… скорей всего». «25 февр. Сильно расшиб… Лихорадит. И все же… Все можно преодолеть, надо только хотеть, очень хотеть…» «28 февр. Боль не про… не могу двигаться. Нога, видно, сло… Мясо на исходе… воды нет. Жую снег… в пещере его немного. Неужели не дойти? И никто не… Проверить его. И все-таки будут люди счаст… Будут!
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (86) »