обширной китайской диаспоры в тихоокеанском регионе. Кстати, замечу «в скобках», что ВВП КНР и совокупный продукт прочих элементов системы «Китай» по некоторым оценкам примерно равны друг другу…

Так что же считать Китаем? Только КНР? В этом случае мы рискуем сильно просчитаться. Здесь возникает вполне серьезная проблема, потому что в зависимости от того, какую картографию мира мы изберем, реальную или фиктивную, настолько же реальными или фиктивными окажутся наши действия.

— А что вы скажете о России? Она также «страна-система»?

— А разве это не очевидно? Каковы сейчас реальные границы России? Военные, культурные, конфессиональные, этнические, экономические… По всем этим параметрам мы видим резкое расхождение административно-политической границы России-РФ и какой-то другой России, России «страны-системы». Вот тут мы и столкнулись с обманчивостью простоты понятия «Россия».

Сейчас, употребляя слово «Россия», мы на деле нередко говорим о разном. Одно дело Россия как Российская империя. Другое — Россия-СССР. (Тут мне вспоминается пример курьезной расшифровки англоязычной аббревиатуры USSR: United States of Soviet Russia.) Теперь мы вновь используем имя «Россия», но уже для обозначения новой страны, нового субъекта действия, подчас забывая, что исторически эта Россия имеет достаточно иное наполнение. А ведь тут много и нового, и спорного…

— Что же именно?

— Радикальная точка зрения по этому вопросу могла бы выглядеть следующим образом. Мы имеем дело с новой страной. У Новой России — России-РФ изменилось… даже ее прошлое. Не включают же американцы в курс своей истории английские древности. Так же и у России-РФ иной исторический хронотоп: время принятия христианства здесь несколько сдвинулось, многие русские князья стали в одночасье иностранцами, «мать городов русских» — т. е. древняя метрополия — теперь столица и часть истории совсем иного государства, да мало ли таких примеров!

Но дело, конечно, не только в историко-культурных традициях. Географически современная Россия-РФ утратила обширные европейские территории и оказалась подвинутой на северо-восток, в Азию. Ее юго-западная граница, если не вспоминать об анклаве Калининграда, вновь приближается к Смоленску (как было когда-то еще в одной России: России-Московии).

Страна сейчас, кроме того, находится в уникальной климатической зоне, где прямо и косвенно проявляется императив специфичной, «ультра-северной» формулы хозяйствования. Это, прежде всего, — повышенное энергопотребление производством, в том числе на поддержание жизнедеятельности работника, дополнительные издержки при строительстве. Тот же северный фактор (особенно, если учитывать не просто широты, но изотермы) оказывает серьезное влияние и на сельское хозяйство.

Кроме того, сейчас максимально выражен континентальный характер российской экономики: страна в значительной мере утратила судоходную береговую линию, став весьма зависимой от тягот и прихотей межгосударственного транзита. По инерции отождествляя эту Россию с Россией прежней, мы, пожалуй, глубоко заблуждаемся…

К тому же границы Новой России не просто изменились: они оказались весьма своеобразными, «полифоничными». Нагляднее всего это проявляется, пожалуй, в самом очевидном феномене, связанном с границами: их охраной. Где несут службу российские пограничники? Исключительно на территории России-РФ? Нет. Они находятся на Памире и в Закавказье, а российские войска присутствуют также в Крыму и в Приднестровье…

— Что ж, россиянам придется привыкнуть к новым границам России…

— С новым контуром России-РФ территория страны сжалась, уменьшилась, а между тем, мало кто знает, что протяженность пограничной полосы у нее практически не изменилась, даже чуть ли не увеличилась. При этом граница в значительной своей части абсолютно не обустроена, взять тот же Казахстан, это совершенно новая граница, то же можно сказать и о российско-украинской границе…

Когда были сделаны примерные прикидки, сколько же будет стоить обустройство новых границ, то цифра оказалась совершенно фантастическая для нынешней российской экономики — десятки миллиардов долларов. Так что присутствие пограничников на обустроенных «дальних рубежах» — жесткая необходимость. Но это лишь одно измерение новой, непростой конфигурации страны.

Если мы посмотрим на картографию ее устойчивых, жизненно важных хозяйственных связей, то осознаем еще одно измерение границ — экономическое. Когда мы пытаемся прорисовать эту конфигурацию, очертить контуры геоэкономических границ, то понимаем: не случайно в статистике долгое время было разделение отношений с внешним миром на две категории — дальнее и ближнее зарубежье. Впрочем, само наличие подобного типологического деления уже характерно…

А контур этнокультурных, языковых границ? Мы видим, что 25 миллионов русских оказались в ближнем зарубежье. Этот этнокультурный массив сложная реальность, никак не совпадающая с административно-политической линией. Плюс проблема распространяющейся в мире российской диаспоры, которая возможно начинает формировать некую принципиально новую типологию социального пространства «России», в каких-то своих проявлениях напоминающую еврейскую, армянскую или китайскую. Русские становятся одним из кочующих по миру «глобальных племен»…

— Сколько же бывших россиян обитает сейчас в дальнем зарубежье?

— Называются разные цифры, порядка 40 миллионов. Но, пожалуй, важнее отметить одно обстоятельство, характерное для данной диаспоры. В апреле этого года в «Известиях» была напечатана заметка о Кремниевой долине в Калифорнии, кузнице американских высоких технологий. И была приведена цифра — в «долине» работают около 200 тысяч российских специалистов, в значительном числе — программисты и математики (если тут имела место опечатка, то символическая). Только в штаб-квартире корпорации «Майкрософт» занято полторы тысячи российских программистов. Вообще-то можно много примеров приводить… Расскажу лучше один анекдот. Вопрос: «Что такое американский университет?». Ответ: «Это такое место, где русские профессора обучают китайских студентов».

— Это все для России потерянные люди?

— Долгое время казалось, что так. Однако сейчас, судя по всему, стала проявляться неоднозначность ситуации. Уже нет монотонного процесса, когда люди только уходят из России, постепенно забывая о ней, сливаясь с новым для них социокультурным ландшафтом. Процесс проявляет более сложный, «волновой» характер, здесь я не берусь что-то утверждать, с моей стороны это было бы интеллектуальной спекуляцией, но процесс