очень близкий. Нужно только держать себя в руках.
Штаммер стоял прямо, словно аршин проглотил, и не отрываясь смотрел на молодого врача.
— Долго он будет валяться? Мне необходимо с ним поговорить. Нужно, чтобы он жил. Не очень долго, конечно… — майор засмеялся.
У фельдшера затряслись щеки: ему тоже понравилась шутка коменданта.
Галя наклонилась над комиссаром. Тот лежал на цементном полу, разбросав руки. На лбу прикрывал рану побуревший кусок бинта, в густых бровях запеклась кровь.
Галя повернулась к фон Штаммеру и, смело глядя ему в глаза, заявила:
— В такой обстановке вряд ли он очнется.
Комендант, взглянув на пленного, кивнул головой и, приказав перенести пленного в другое помещение и сообщить, когда тот придет в сознание, удалился.
Коменданту никто не мог испортить настроение. Откинувшись в кресле, он стал раздумывать, как лучше «преподнести» комиссара своему начальству. Одно решение не выходило из головы: нужно везде подчеркивать, что комиссар пойман им лично, майором фон Штаммером. Так следует и командованию сообщить в специальном донесении.
Теперь Штаммеру нужно было отличиться при выполнении задания, полученного из гитлеровской ставки. Нужно немедленно начать отправку советских граждан в Германию. Это задание отвечало отчасти и его личному желанию. Он понимал, почему от него так нетерпеливо требуют быстрейшего и неукоснительного выполнения этого приказа: Германия нуждалась в дешевой рабочей силе. Фронт отправлял эшелон за эшелоном. Ведь и фабрика самого фон Штаммера осталась без людей! Вот почему и старался майор, чтобы как можно быстрее выполнить приказ ставки. Он заставил старост и полицаев переписать всех мужчин и женщин городка и соседних сел от шестнадцати до тридцати лет, а также принял меры к тому, чтобы никто из зарегистрированных не покидал своего местожительства. За каждый случай побега головой отвечал староста.
Комиссар Султанов, попавший в плен, интересовал майора не только как человек, доставивший столько хлопот. Комендант рассчитывал допросить его и о том, где и сколько скрывается местных жителей, надеясь отобрать и среди них годных для работы в Германии людей…
В ПЛЕНУ
Шерали открыл глаза… Слабость сковала тело. Не было даже сил повернуть голову. Давит какая-то страшная тяжесть. Где он? Все еще лежит на холме? Шерали попытался нащупать пулемет, но руки не повиновались. Мучила страшная боль. Она разламывала голову. Именно нестерпимая боль и заставила его раскрыть глаза. Над головой вместо неба — закопченный потолок; сквозь темные стекла окна у самого потолка падает тусклый свет. Шерали закрыл глаза… снова открыл… «Странно, что это? Отчего так тихо?..» Для того, чтобы чуточку приподняться, опираясь локтем на жесткую узкую кровать, ему пришлось собрать все свои силы и терпение, на лбу выступили капельки холодного пота. Задрожала рука. Медленно, очень медленно поворачивая голову, осмотрелся он по сторонам: стены небольшой комнаты голы, справа — дверь. «Где же я?..» С трудом приподняв руку, потрогал голову: волосы слиплись и засохли, словно пристал к ним густой клей. — Кровь! Смутно, то возникая, то обрываясь, как на старой киноленте, всплывала в памяти картина: начали обстреливать со всех сторон. Гитлеровцев было много. Они ползли и ползли. Впереди, на откосе, грудами лежали их трупы. Но они ползли. Завыли мины, и в воздухе раздался страшный грохот — это он ясно слышал… Неподалеку от того места, где лежал Шерали, поднялся столб пламени. Потом ударило в голову, обожгло, в глазах потемнело… Шерали почувствовал, что летит куда-то вниз, в пропасть… Теперь комиссар лежит в полутемной сырой комнате. Чей это дом? Что за люди здесь живут? Враги или свои? Шерали почувствовал, что снова теряет сознание. — Вася! Митя! Коркия! Янис! И со стоном упал навзничь. Голос его, хотя и слабый, долетел до часового, стоявшего у двери. Солдат вздрогнул. Он привык к тому, что комиссар без сознания, беспомощный. Часового обуял страх. «Кого-то зовет? А вдруг сейчас…» Кому-кому, а ему, Гансу Шмеллингу, хорошо известно, как неожиданно появляются партизаны. К своему комиссару они уж наверняка придут на помощь. Часовой оглянулся. Среди гитлеровских солдат в Червонном Гае обычными стали рассказы о партизанах, о том, как ловко они ставят мины, крадут солдат и офицеров. В последние дни пропало без вести несколько немецких солдат, даже — ходят слухи — исчез сам господин Кларк. А однажды был случай, когда ночью партизаны выкрали несколько автоматов из немецкого склада. Днем позже взлетел на воздух немецкий эшелон, направлявшийся на восток. А сколько солдат полегло в районе пяти дорог! Часовой прислушался. Вокруг было тихо. Немец облегченно вздохнул. Не его одного пробирал озноб при мысли о партизанах. Сам комендант гарнизона фон Штаммер стал по ночам просыпаться от малейшего шороха. Вот не так давно он говорил по телефону с начальником округа, генералом Рихтером, и сказал ему: «Положение становится тяжелым, эксцеленц. Прошу прислать хотя бы еще две-три роты солдат». Что было! Обругал его генерал. «Вы дурак, Штаммер! Я считал вас более толковым офицером. Где я возьму для вас солдат? Легко говорить: две-три роты! Я недоволен вашей работой, майор. Ваш район кишит партизанами! Появились новые отряды у вас под носом! Неужели вы настолько беспомощны, что не в силах ликвидировать шайку мужиков? Не забывайте, фюрер видит далеко». Эта нотация взбесила фон Штаммера: «Посидел бы тут на моем месте хотя бы три дня! Ликвидировать! Кто считал, сколько их там, в лесной глуши? Сам не знаешь, с какого боку тебя ударят, ночи не спишь. Будь проклята такая жизнь!..» Но и это еще не все горести… Пришло письмо от жены. Рабочих с фабрики забрали в армию.«Ганс, похоже, что фабрику придется закрыть. Если не пришлешь людей — мы погибли! Почему на бойне Мюллера работает больше ста русских? Разве он выше тебя чином? И фрау Шельтке заполучила для своей паршивой фабрики девяносто русских девушек. Ты дурак, Ганс, я тебе это всегда говорила. Надо быть предприимчивым! Я знаю тебя, о деле не думаешь, путаешься с проститутками!»Фон Штаммер с наслаждением обругал свою жену и этого выскочку генерала Рихтера. Для этого он использовал все оскорбительные слова, имевшиеся у него в лексиконе. Забывшись, ругал даже вслух. «Где мне взять людей, если их нет? Еле наскреб двадцать человек! Легко сказать… Мюллер, Мюллер! У Мюллера — высокая защита, его зять работает у самого Гиммлера!» «Но как бы там ни было, —