стал молиться:

— Господи, дай господи, чтобы отчим сдох. Господи, дай господи, чтобы отчим от нас ушёл бы навсегда.

Федюня встал. Достал с печи мешочек. Положил в него сухарей и вышел. Он шёл за десять вёрст на железную дорогу. У отца остались братья. Они живут в Санкт-Петербурге. Федюня поедет в Санкт-Петербург и разыщет дядьёв. Он пойдёт к царю и скажет:

«Царь, прогони отчима. Ты добрый. Ты сильный. Ты всё можешь, мне батя об этом говорил».

И царь прогонит отчима, а они с мамкой будут жить вдвоём, и он, Федюня, будет дома главным, будет мамку жалеть и всё делать.

И забор починит.

ГЛАВА II

Вот так и попал Федюня на подножку вагона.

Скоро у него появился попутчик. На одной из станций на подножку подсел высокий мужик. Сел, крепко схватил поручень и спросил:

— Тебя как звать?

— Федюня. А тебя?

— Ухо.

— Как?!

— Ухо. У меня уши большие. Потому и прозвали. У нас в деревне многим прозвища дают. Одного окрестили «Яма на горе». Он хромой. А я в город еду. В городе легче жить. Понял? На завод можно пойти.

Странный человек Ухо. Говорит странно. За нос себя тянет. Возьмёт нос в кулак и тянет.

— А ты тоже в город едешь? — спросил Ухо. — Из дому убежал?

— В город, — ответил Федюня.

— Ну и правильно.

Мало-помалу разговорились.

Темнело. Паровоз работал изо всех сил и разговаривал: чух-чух-чух, та-ти-та, чух-чух-чух, та-ти-та.

В деревнях, что проплывали по обе стороны от поезда, зажглись огоньки. Подножка качалась. В лицо летела угольная пыль и мошкара.

Поезд проскочил не останавливаясь несколько маленьких станций.

— Хочешь, я тебе стих скажу? — спросил Федюня.

— А что такое стих?

— Так. Вроде песни.

— Ну, говори.

прочёл Федюня с выражением, как учили в приходской школе.

— Красиво, — сказал Ухо. — Это стих называется?

— Стих, — ответил Федюня.

— А теперь давай настоящую песню споём, — сказал Ухо.

— Давай, — сказал Федюня.

Ухо басом запел:

Федюня подтянул, и вместе повели:

Ветер срывал с губ слова и уносил их куда-то далеко.

А спустя несколько часов Федюня стоял на вокзальной площади и вертел головой. Он не знал, куда идти. Дома вокруг огромные. Извозчики в смешных шапках орут, зазывают приезжих. Всё не как в деревне. Прямо на домах вывески.

БРАТЬЯ ШТУКЪ. АПТЕКА, —

вслух прочёл Федюня.

Над площадью послышался скрип, а потом звон. Федюня сдёрнул шапку, перекрестился. Церковь звонила. Проходивший мимо господин рассмеялся и показал на большие вокзальные часы. Это звонили они. Федюня совсем растерялся. С Ухом они распрощались. Он поехал куда-то на Охту, искать родственников.

Без конца оглядываясь по сторонам, натыкаясь на редких в такое раннее утро прохожих, Федюня побрёл по широкой улице. В конце улицы уходила в бесцветное небо золотая игла. В воздухе висела изморось — не дождь, а мелкая сырость. Было зябко. Миновав мост с четырьмя вздыбленными бронзовыми конями по углам, Федюня, сам не зная как, через косую арку вышел на просторную площадь. Площадь распахнулась перед ним неожиданно, будто открыли невидимую дверь. В глубине площади стоял длинный коричневый дворец.

«Здесь живёт царь», — подумал Федюня и стал быстро пересекать площадь, чтобы поскорее попасть к царю.

— Стой! Иди сюда!

Федюня подошёл к городовому.

— Куда идёшь?

Федюня молчал.

— Куда идёшь?

Федюня молчал.

— Куда идёшь, ну?! — крикнул городовой.

— К царю.

— Уху-ху! — выдохнул городовой. — Идём, я тебя к нему отведу.

— К самому царю?

— Прямо к нему, — сказал городовой.

Федюня доверчиво вложил ладошку в ладонь городового. Они прошли назад под арку, пересекли улицу и вошли в полицейский участок.

Дежурный спал за столом, положив голову на книгу дежурств.

— Делать тебе нечего, поспать не дал, — сказал он городовому, который привёл Федюню.

— Фамилия? — вяло спросил он.

— Лёвкин.

— Редкая фамилия. К царю, значит, приехал?

— К царю.

— А деда твоего как звали?

Федюня удивился. Такого вопроса ему ещё нигде не задавали.

— Деда звали Филипп.

Дежурный сразу проснулся:

— А дядька у тебя есть?

— Есть, — ответил Федюня.

— Всё может быть, — задумчиво сказал дежурный, — подожди. — Он вышел в другую комнату. В пустом участке гулко забубнил его голос. На минутку он выглянул из-за двери. — А отца как звать? — спросил он.

— Отца — Петром, — ответил Федюня.

— Петром… — повторил голос. — Ерёмин, — громко сказал дежурный, распахивая дверь, — немедленно извозчика! Отвезёшь мальчика на Моховую, к Лёвкину. Это вроде ему племянник.

— Слушаюсь! — Городовой исчез.

— Вы небось разыскиваете своего дядю? — сказал дежурный, а сами говорите неправду.

У Федюни голова пошла кругом. Никто ещё никогда не звал Федюню на «вы». Чудо какое-то. Откуда полицейский знает его дядьку?

Появился городовой:

— Пролётка ждёт!

Извозчик движением руки послал лошадь вперёд, и скоро Федюня уже стоял на Моховой улице. Городовой открыл перед ним тяжёлую дверь с цветными стёклами и по белой лестнице проводил на второй этаж. На звонке было написано: «Просьба крутить». Городовой крутнул звонок. Дверь отворилась. Полицейский взял под козырёк:

— Разрешите войти!

— Входите.

Федюня переступил порог.

Рябая женщина в передничке неодобрительно оглядела Федюню.

— Пожалуйте в столовую, — сказала женщина. — Сергей Филиппович моются.

Федюня вошёл в столовую и ахнул. Три окна. У стены зелёная кушетка. Над ней бронзовые часы в виде женщины. На одной стене — портрет царя. На другой — усатый мужчина в морской фуражке.

— Ваш дядя, — сказал городовой, — в момент прохождения военной службы. — Никто ещё с Федюней так мудрёно не говорил. А усатый мужчина был похож на умершего отца. Только у отца лицо было грустное, а у дяди твёрдое.

Извозчик движением руки послал лошадь вперёд…

Как появился дядя в столовой, Федюня не заметил. У дяди были неслышные шаги. Он встал в дверях, голый до пояса. Крестик закинут за спину, на щеке — мыльный островок, видно было, что дядя мылся. Он стоял и спокойно растирал полотенцем плечи.