ресурсами, являясь поэтому лакомым куском, и которую в довершение всего эти сильные◦— давайте называть вещи своими именами◦— исторически ненавидят даже на иррациональном уровне (на рациональном, впрочем, тоже), догадайтесь сами. И не надо уповать на ядерное оружие, кроме как в краткосрочном и, хотелось бы надеяться, среднесрочном плане. Вовсе не потому, что оно у нас устареет или развалится, а потому, что, как гласит известная поговорка, на каждую хитрую, скажем так, гайку найдется свой болт с винтом. И можете не сомневаться, болт этот достаточно скоро появится, не тот, так другой, скорее всего (хотя совсем необязательно) в виде высокоэффективной противоракетной обороны. Не важно даже, появится ли она только у американцев или нет: если она будет и у нас, это просто будет означать, что у нас обоих как бы нет ядерного оружия, как это и было до середины XX века, а что происходило всегда со страной, чья военно-политическая мощь существенно меньше, см. выше. Вот, собственно, что реально означает невозможность догнать и перегнать Запад по экономике. Если же кто-то считает, что Запад нам не враг и не представляет угрозы ни при каком соотношении военных потенциалов (хотя автор считает, что таковые убеждения, если они искренни, есть безусловное основание для срочной госпитализации), даже это не важно: ибо пусть сегодня Запад есть средоточие всего высокого на Земле и по-христиански любит нас, а завтра, глядишь, не есть и не любит. Так мы и подошли к тому, что и хотели доказать◦— открытая экономика, при ее принципиальной невозможности догнать Запад, надежно ведет Россию к исчезновению как государства. И это, заметьте, при равных условиях, которых, конечно же, нет и не будет, ведь мы в своих рассуждениях, которые и привели к этому выводу, не делали никаких допущений про неравные условия хозяйствования. То есть если к импорту нашей стали в США будут относиться так же стоически, как во времена «холодной войны» к импорту японских видеомагнитофонов◦— типа ну и пусть в Америке не останется сталелитейщиков, зато мы, американцы, делаем ракеты и перекрываем Миссисипи,◦— даже при этом нам особо ничего не светит. В реальности же какая там сталь или видеомагнитофоны◦— нам бы экспорт нефти не перекрыли под предлогом недостаточного соблюдения прав сексуальных меньшинств в Чечне или чего-нибудь в этом роде. И непременно перекроют, когда либо из-за Ирака и неминуемого развала ОПЕК, либо из-за чего-то еще она окажется на мировом рынке в избытке. Правда, справедливости ради надо сказать, что, относись к нам Америка совершенно нормально, вряд ли она стала бы долго терпеть положительное (для нас) торговое сальдо с ней, если бы таковое было.

Просто потому, что в отсутствие политических соображений а-ля времена «холодной войны» совершенно непонятно, для чего его терпеть от кого бы то ни было. То, что и сейчас США имеет с рядом стран и с миром в целом колоссальный торговый дефицит, причем на пустом месте (не из-за отсутствующего у них сырья или технологий, а из-за ширпотреба, который они без всяких проблем могут производить сами, пусть и чуть дороже), есть именно реликт «холодной войны» с ее необходимостью подачками удерживать сателлиты. И ожидает его судьба других реликтов, таких, например, как ООН. Так что, если завтра выяснится, что свободная торговля США с Германией и Францией более невозможна из-за их предательства идеалов демократии в иракском вопросе, или с Китаем и Японией из-за опасности нетипичной пневмонии, не удивляйтесь: кроме как в лицемерии, Америку тут не в чем даже будет упрекнуть. Вот с Польшей или с Эстонией можно смело иметь свободную торговлю, причем по-честному◦— от них отрицательного сальдо можно не опасаться. К какой из этих двух групп относимся мы, предлагаю отгадать с двух раз, а даже без теоретической возможности существенного превышения экспорта над импортом, которое вытянуло послевоенную Японию, соблазны открытой экономики становятся для нас совсем уж виртуальными. Так что по сравнению со схемой, которую мы разбирали, считая проценты роста, действительность для нас еще хуже.

Ну а при закрытой-то экономике есть ли на что надеяться? Так ведь закрытая экономика, в отличие от открытой, есть сосуд изолированный, а не сообщающийся с другими; ну а возможно ли накачать уровень воды в изолированном сосуде выше, чем в других, зависит только от усилий качающего. Конечно, это трудно, но вся история русского народа разве не свидетельствует о способности к сверхусилиям? Но вот стоит только открыть краник, соединяющий с другим сосудом, и вы можете качать хоть со скоростью звука◦— все будет уходить в другие сосуды, что и происходит с нашей экономикой последние 15 лет. При этом те, кто призывает сделать у нас условия для капиталов лучше, а не хуже, чем у других, и тогда к нам вернутся не только наши, но и потекут чужие, сами не ведают, о чем говорят. В глобальной экономике они должны для этого стать не просто хорошими, а лучшими в мире: вы всерьез на это рассчитываете? Лучше, чем в Китае, где завидуют зарплате 100–200 долларов в месяц? Лучше, чем в Бразилии, где не знают, что такое отопление? Лучше, чем там, где законом запрещены профсоюзы и забастовки, и там, где капитализация того же предприятия, на которое затратили те же деньги, в 4–5 раз выше? Полноте, вернитесь на землю! Да и устремись к нам вдруг иностранные инвестиции в реально больших размерах◦— их быстро перекроют неэкономическими способами центры силы современного мира, ибо зачем им усиливающаяся за их же счет Россия. Или полуэкономическими, объявив об увеличении российских страховых рисков и о снижении российского суверенного кредитного рейтинга. А собственные уведенные капиталы в массе своей не вернутся ни при каких обстоятельствах, потому что настоящий вор (а других среди владельцев больших уведенных капиталов нет) никогда не поверит, что его реально простят, потому что это противоречит его же (и не только его!) здравому смыслу, и сам бы он так никогда не сделал. Так что надеяться на то, что при открытии краника с другим сосудом потечет к нам, а не от нас, не стоит. Сверхусилий же не надо пугаться◦— они не обязательно означают жертвы, а могут быть всего лишь безжалостным и болезненным избавлением от некоторых стереотипов. Если экономика наша (и не только она) будет надежно изолирована, а в общественной жизни будут четко разделены и разведены сферы власти и капитала, так сказать Бога и мамоны, то в сфере мамоны можно допустить невиданный либерализм, который сделает русский капитализм самым эффективным в мире, способным-таки догнать и перегнать Запад. К тому же для закрытой экономики существуют рецепты форсированного