на меня. Взял рюмку и плеснул водку на пол. Прибежал официант.
— В чем дело, гражданин, почему водку вылили?
— Муха попала. Принесите другую.
Уши у Кореша полыхали. Официант посмотрел на мокрый пол, повертел головой, но ничего не сказал. Пошел за другой рюмкой.
— Кореш, ты это зачем? — Шеф не мог придти в себя.
— С гадами не чокаюсь, — тихо сказал Кореш.
Ненов все еще держал стакан с лимонадом в руке. Его русые ресницы подпрыгивали, и он выглядел страшно удивленным.
— Ты, случайно, не свихнулся? — сказал он наконец и поставил стакан на стол. — Почему ты меня оскорбил?
— Нехорошо, Кореш. Почему ты это сделал? — сказал Шеф.
— Пешо объяснит, он знает. — Кореш набычился и смотрел в сторону.
— Кореш, оставь, сейчас не время этим заниматься, — сказал я.
Я схватил его за руку, но он выдернул ее и глянул на меня свирепо:
— Нет, время… Шеф, этот, твой помощник, виноват, что батя Апостол… Он его закопал.
— Как так!?
— Так. Пешо все знает.
Я покрылся потом. То, что делал Кореш, было бессмысленно, да и скандалов я страшно не люблю. Ненов переводил взгляд с меня на Кореша и как будто все еще не мог сообразить, о чем речь. Шеф сморщился и смотрел на меня вопросительно. Я кивнул.
— Это правда.
— Что правда?
— Тогда ночью, когда батя Апостол потерял сознание, Ненов вызвал его на работу. Домой к нему ходил.
Лицо Ненова сразу успокоилось и он откинулся на спинку стула:
— А, вот что… Шеф, я тебе рассказывал, как одно время было туго. Ты был в отпуске, из всей бригады осталось тогда двое. Даже Пешо не было.
— Неправда, я тогда только опоздал.
— Ладно, опоздал… А я что должен был делать? Пошел и вызвал Апостола, верно, но этого работа требовала. А откуда я знаю, что он такой больной? Я его попросил, а не насиловал.
— Ты его не насиловал, ты его водкой поил. — Я начинал закипать и смотрел ему в глаза. — Ему запретили пить, а ты дал ему водки.
Ненов покраснел. Волосы его и ресницы казались теперь совсем белыми.
— Неправда. Он уже выпил, когда я пришел.
— Я верю своим ушам. И бате Апостолу.
— Это он тебе сказал?
— Он.
— Не понимаю, зачем он соврал… Может, не в себе был. Больной человек всякое может сказать.
— Известное дело, — протянул Кореш, голос у него стал сиплым, — известное дело, чего там, батя Апостол, который в жизни не врал, вдруг соврал. Бывает.
Ненов смотрел на него в замешательстве. Он вытащил носовой платок, вытер рот, глотнул. Шеф впился глазами в своего помощника, молчал и слушал.
— Пешо, ты, по крайней мере, разумный человек, — сказал Ненов. — Что было — прошло, кто мог предполагать, чем кончится? Если возьмемся искать виноватых, ты тоже в стороне не останешься.
— Это почему же?
— Ты ж опоздал тогда. Явился бы вовремя, не пришлось бы мне звать Апостола.
Не надо было ему этого говорить. Если бы он это не сказал, может, ничего бы и не случилось… Кореш, растопырив пальцы, положил ладони на стол:
— Та-а-к… Батя Апостол — лжец, а виноват Пешо.
Он перегнулся через стол и сгреб Ненова за воротник вместе с галстуком. Воротник затрещал. Шеф обхватил Кореша за пояс и потянул назад, воротник опять затрещал Прибежал официант, двое из посетителей бросились к нам.
— Стойте! — крикнул я. — Кореш, пусти его. Он не виноват.
Кореш выпустил его и от изумления промычал «ыыых». Просто на стул брякнулся с открытым ртом. Официант требовал, чтобы мы ушли, пьяные драки в заведении запрещаются и тому подобное. Двое посетителей пожали плечами и вернулись на свои места. Шеф со злостью приглаживал стриженую голову и вынул кошелек — расплачиваться. Ненов, пожелтевший, поправлял воротник и растирал шею, на которой выступили красные пятна.
— Ненов, уходи, — сказал я. — Давай, давай.
— Уходи, — сказал и Шеф. — Чтоб не было здесь скандала.
Ненов подтянул узел галстука, посмотрел на Кореша, угрожающе крутанул головой и вышел.
Я кивнул Шефу, чтоб он был при Кореше, и сказал, что иду в туалет, пускай мол подождут. Вышел за Неновым. Я был спокоен, если можно назвать спокойствием острый обжигающий холод, который я чувствовал в груди.
Ненов уже совал ключ в дверцу «запорожца». Услышав мои шаги, он оглянулся, выпрямился.
— За это придется отвечать, Пешо. Потребую увольнения твоего приятеля.
— Так, — сказал я. — Что еще?
— И думай, что говоришь. За такую клевету…
Удар откинул его на радиатор. Он крикнул, но как-то тихо и пискливо, по-заячьи, ему не хватило воздуха. Встал и начал отступать, шаря по земле, — наверное, искал камень.
Я ударил его еще раз. На этот раз попал в подбородок, и он грохнулся во весь рост. Я подождал, пока он встанет, но он лежал и только охал. Может, притворялся.
Я вернулся в закусочную. Был невероятно спокоен, только рука побаливала. Шеф что-то говорил Корешу. Тот слушал, опустив голову, и потирал свой длинный нос.
— Ну, что там? — спросил Шеф, увидев меня. — Уехал?
— С машиной возится.
Уже стемнело, и не было видно, что делается на улице. Зафыркал мотор, фары выбросили сноп света и «запорожец», затихая, исчез в глубине. Значит, притворялся, сказал я себе, тем лучше. В эту минуту я ни о чем не думал, кроме руки. Осмотрел ее. На суставах были ссадины, рука начала опухать.
Шеф тоже смотрел на мою руку.
— Придешь домой, поставь компресс. Без перчаток всегда так… Сильно его попортил?
— Немножко, — сказал я безо всяких угрызений совести.
Кореш улыбнулся и толкнул меня в плечо.