поправила кудри жесткого парика. Побарабанила пальцами по красной обложке журнала.

— Ну, конечно, сейчас начнете мне справки свои сувать. А работать кто будет? Пушкин? Ты, Шепелева…

— Я хочу, — возразила Инна, накручивая на палец конец хвоста, — я как раз хочу поехать, Надежда Петровна. Экзамен этот.

— А у меня освобождение, — снова напомнила Виолка.

— С Ченгулека справка, — подсказал с задней парты маленький Сиротенко, скаля кривые зубы, — с дурдома!

— Когда там твой экзамен, — устало-презрительно спросила классная, рукой отметая шум, — двадцать седьмого? Ну и успокойся, Шепелева, композитор ты наш, едем двадцать девятого, успеешь.

Лора сидела рядом с Инной, глядела на квадратное лицо под нейлоновыми кудрями. Ждала, боясь пропустить. Она сказала — на розу? Старшеклассники ездили, каждый год. На картошку, да. Еще на овощебазу — капусту перебирать. И на буряки их забирали даже из школы, осенью. На целую неделю, куда-то кажется, в Багерово. А тут — роза. Как это? И чего они шумят, ведь Наденька сейчас расскажет, как это все будет. Что нужно делать — с розой. В деревне раздольненского района.

— Двадцать девятого! Двад-цать! Де-вя-то-го! Все у школы! В девять утра! С собой взять личные вещи, белье!

— Репетузы и лифоны…

— Перебейнос! Неси дневник!

— Надежда Петровна, я больше не буду! — Сашка выпрямился, преданно глядя на классную серыми глазами в густых ресницах.

— У кого причины, останьтесь, подходите, я запишу. А не так, чтоб перед автобусом я бегала, искала, куда делись. Вам ясно? С вами еду я, и еще Галина Максимовна. Ах, да. Личные вещи, белье, курточки и кофты, кеды, а то я тебя знаю, Осипова, припрешься на каблуках. Зубную щетку, пасту… На столе список, кто тупой, потом перепишете. Так, Осипова и Птичкина! Никаких помад. Никаких мазилок там. Пудр всяких. Ты что киваешь, Птичкина? Чему улыбаешься? Я тебе устрою косметику!

Она снова махнула рукой, придвигая к себе раскрытую тетрадь.

— Кто без справок, свободны. Утром, в девять, чтоб тут.

Лора застегнула сумку, вешая ее на плечо. В голове кружились, сплетаясь рассыпчатыми розовыми точками, нежные лепестки. Целых десять дней. На розе. Цветы кругом. Как хорошо, что Инна тоже поедет. Плохо, что едет Сашка, достанет там всех. И Руся Коротов. Этот будет Инну дразнить. Ну и конечно, прицепится со своей Крысой-Ларисой.

— Подождешь? — Инна щелкала замками потрепанного дипломата, который достался ей от старшего брата, — я скажу, про экзамен, на всякий случай. Пусть запишет.

Лора кивнула. И перестала улыбаться. У стола Наденьки наклонил большую голову, что-то вполголоса диктуя, Олежка Рубанов, солнце вспыхивало на стриженой макушке. Классная, кивая, быстро записывала слова.

Олежка поднял голову, и Лора отвернулась, краснея. Вышла из высоких дверей и встала, ковыряя ногтем наплывы краски на белом подоконнике. А вдруг он не поедет? Целых десять дней. Она ведь сразу подумала, десять дней они будут рядом совсем. Как в лагере. И там наверняка какие-то танцы. В клубе. Сашка рассказывал. У него брат десятый закончил, потому Сашка про старших всегда все знал. И про танцы деревенские рассказывал. Лора старалась не слушать. Потому что пацаны ржали, а Сашка показывал на старшеклассниц, шептал что-то, дергал бедрами и еще рукой, пальцы сложит, будто что-то трет ими. И все начинают ржать снова. Но наплевать, про что они там, главное же — танцы, музыка. И может быть, Олежка ее пригласит. А если нет, то есть белый танец, каждый вечер, обязательно. И за десять дней Лоре вдруг получится…

Из двери выскочила Инна, тут же стащила с волос резинку, встряхнула кудрями.

— Фу-у-у… Как здорово, что едем, да? Пошли?

— Сейчас…

Лора помедлила. Вдруг он сейчас выйдет. Но из кабинета доносился голос Олега, невнятные ответы классной. Инна топталась рядом, смотрела удивленно.

— Пойдем, да.

* * *

Запах. Вот это было настоящей сказкой. Огромные, насквозь дневные поля, уложенные рядами кустов с яркими розовыми пятнышками, светлое небо, пылящий по грунтовке старый автобус, полный шума и криков, лязга и рычания мотора. И в открытые окна — сильный, как уверенная рука, цветочный аромат. Совсем не такой, как из-под стеклянного колпачка маминых духов, духи лезли в нос, будто невидимая хитрая иголочка. А тут — казалось, ничего нет вокруг, кроме огромного запаха роз, такого странного среди пыли, жары и света.

Большой, думала Лора, подпрыгивая на бугристом сиденье. Держа на коленях тяжелую сумку, набитую вещами, хмурилась напряженно, подбирая слово, и не могла, снова повторяла про себя — он большой. Во весь мир.

За пыльными стеклами плыли и плыли ряды кустов, мириады розовых на них пятен. Рядом с шофером качалась женская фигура с неразличимым против света лицом, торчали хвостики косынки.

— Это посадки дамасской розы, — пробовала перекричать шум, — у нас тут…

Дальше цифры, гектары и тонны съедались смехом, криками и снова смехом. Женщина замолчала, наклонилась к шоферу и стала о чем-то своем с ним говорить. Лоре были видны два профиля, мужской и женский, кивали друг другу, клюя носами, потом снова мужской затылок, полустертый стеклом, которое отгораживало кабину.

Дома в книжном шкафу стояли вишневые тома энциклопедии, так что Лора прочитала все, что относилось к розам, на букву «Р» и на букву «Э», как подсказала мама, про эфирные масла, а еще на «П», где парфюмерная промышленность. Заодно и про комбинат «Крымская роза», где делали розовое масло. В голове осталось самое впечатляющее, про пять килограмм лепестков, из которых — всего один грамм драгоценного масла. Тот самый грамм, в прозрачной узкой колбочке с белой пробкой, которую мама откручивала и, вынимая, осторожно ставила точки тонкой пластмассовой палочкой, мокрой от масла. На висках. И на шее под волосами. Лепестки — они же такие легкие, думала Лора, пока Инна, прыгая на сиденье рядом, тыкалась в ухо губами, рассказывая всякие пустяки.

Вместе с запахом в опущенные стекла лезла, пыхая облачками, серая мука дорожной пыли. И вскоре девочки дружно, вслед за Настей, первой красавицей класса, затрясли головами, морщась и закрывая рукой носы.

— Фу-у-у! Пылища!

— Ужас какой!

— Кошма-а-ар, — выпевала маленькая чернявая Наташка, неизменная спутница королевы Насти; заглядывая той в милостивое лицо, дожидалась кивка и повторяла, — какой кошма-ар!

Лоре стало неловко от того, что пыль ей не мешала, вернее, казалась вполне маленькой платой за великолепие аромата, накрывающего мир.

* * *

Девочек поселили в доме, спрятанном в гуще заброшенного садика, наверное, раньше тут был какой-то клуб, думала Лора, оглядывая