“согласился” — значит, кто - то просил его об этом ? А раз просил, значит, смысл диплома был ясен для обеих сторон. Если подобный разговор происходил во время встречи во дворце, это, конечно, лишало Пушкина возможности открыто обсуждать с друзьями встречу с императором.

Вопрос восьмой : ТОЛЧОК К ОТПРАВКЕ РОКОВОГО ПИСЬМА.

Ответ содержится в самуй выдвинутой гипотезе — встреча и разговор с императором 23 или 24 января 1837 года, описанные — выборочно и неполно — самим императором одиннадцать лет спустя. Мы не будем гадать, что именно ответил император Пушкину. Но выскажем предположение, что, по меньшей мере, он должен был бы заявить, что не камер - юнкеру учить императора, как следует себя вести.

Вопрос девятый : НЕЛЕПОСТИ В ПИСЬМЕ К ГЕККЕРЕНУ.

Уже было отмечено, что в письме этом отсутствует обвинение в отправке анонимного диплома. Отсутствует — потому что Пушкин если и верил в подобный вариант, то очень недолго. Трудно поверить, что профессиональный дипломат поставит на карту свою карьеру и станет рассылать пасквиль с оскорбительными намеками на священную особу монарха, при дворе которого он аккредитован. Остаются два других обвинения — друг друга, казалось бы, исключающих : в сводничестве и в чтении “отеческих наставлений”.

Впоследствии, оправдываясь и объясняя несправедливость пушкинских нападок, Геккерен писал графу Нессельроде : “Мне скажут, что я должен был повлиять на сына ? Г - жа Пушкина и на это могла бы дать удовлетворительный ответ, представив письмо, которое я потребовал от сына, — письмо, адресованное к ней, в котором он заявлял, что отказывается от каких бы то ни было видов на нее. Письмо отнес я сам и вручил его в собственные руки”. Яшин (ук. соч.), с. 171.

Мы не можем думать, что Геккерен лгал, — слишком легко разоблачима была бы такая ложь. Флирт Дантеса с Н. Н. с самого начала был для него бедой, от которой надо было искать защиты и спасения. Из писем Дантеса к Геккерену, напечатанных недавно в “Звезде”, мы видим, что до ноябрьских событий Дантес действительно просил приемного отца о помощи в интригах, которыми он оплетал Наталью Николаевну. (См., например, письмо от 17 октября. Звезда, 1995, № 9, с. 191.) Но после дуэльной истории и свадьбы Дантеса с “амурами” было покончено, ибо Пушкин показал, что он не остановится ни перед чем.

Письмо к Геккерену трудно анализировать как обвинительный документ, ибо обвинения в нем слишком шатки и противоречивы. Его можно анализировать только как оскорбление в адрес всех тех, кто хотел бы, чтобы Пушкин смирился с предложенной ему ролью покладистого мужа. Кто не видит в этом никакого бесчестия, коли внимание жене оказывает сам император. И в этом письме проговорки важнее обвинений. “Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания”. Но Геккерен не обращался с увещаниями — этим занимался государь император. “Ваш сын трус и подлец”. Но по отношению к Пушкину Дантес вел себя вполне смело. А по отношению к императору ?

И все же, держа в уме это обвинение в сводничестве и неподдельную ярость Пушкина, попробуем задуматься над конкретной деталью : а как именно государь император устраивал свидания со своими избранницами ? Вряд ли он приглашал их прямо во дворец (он ценил соблюдение внешних приличий). Безусловно, в таких делах необходимы посредники, которые обеспечат “нейтральную территорию”. Например, известен эпизод : приятельница Пушкиных Идалия Полетика пригласила Наталью Николаевну к себе на чашку чая, а когда та приехала, выяснилось, что хозяйки нет, а вместо нее Н. Н. дожидается влюбленный Дантес, который тут же бросился к ее ногам и стал молить о любви. Вересаев (1995), с. 358—359.

Н. Н. удалось тогда убежать. Ну, а что было бы, если бы о такой же услуге Полетику попросил не Дантес, а император ? Или не Полетику, а кого - то другого ? Скажем, нидерландского дипломата, который стал близким родственником Н. Н.? Смог бы дипломат отказаться ? Скорее всего, почел бы за счастье заслужить благорасположение монарха таким пустяком. И сделал бы все возможное, чтобы эпизод этот остался в тайне.

У нас нет никаких свидетельств о том, что подобный эпизод имел место. Но, зная всех участников драмы, мы должны признать, что он был вполне возможным. И если бы Пушкин заподозрил или, скажем, узнал от жены, что такая попытка имела место, тогда бы он повел себя именно таким образом, как он повел себя :

Возненавидел бы Геккерена.

Бросил в лицо императору прямое обвинение.

Включил бы в письмо к Геккерену слово “сводничество”, повторенное не один раз.

Потребовал, чтобы прекратились любые сношения между двумя семействами.

Сохранил бы нежное чувство к жене, окрашенное теперь еще и состраданием.

Сделал бы все возможное, чтобы содержание письма к Геккерену стало известно из сохраненной им копии, чтобы все увидели, что речь идет не о ревности к Дантесу.

Но при этом оставил бы всех друзей в недоумении, ибо объяснить им истинные причины своего поступка означало бы открыто обвинить самодержца и лишить семью его поддержки в случае своей гибели.

Если бы гнев Пушкина был направлен на Дантеса, вызов был бы послан прямо Дантесу, как это и произошло в ноябре. Отправка оскорбительного письма Геккерену - старшему вовсе не означала неизбежности поединка. Как показал барон Геккерен на допросе следственной комиссии, получив письмо, они с сыном бросились за советом к старому графу Строганову, и это граф уверил их, что в такой ситуации нужно стреляться. Пушкин не вызывал Дантеса — Дантес вызвал его. Этот факт остается необъяснимым, если мы будем оставаться при мнении, что причиной трагедии была ревность Пушкина.

Вопрос десятый : “ИМПЕРАТОР ЗНАЕТ ВСЕ МОЕ ДЕЛО”.

То есть знает, на кого горит мой бессильный гнев. А бессильный он потому, что дай я ему волю — и дети мои останутся нищими и опозоренными. Семья — заложники, зависящие от милости двора. (Еще жене писал в письме от 28 июня 1834 года : “Должно подумать о судьбе наших детей... Умри я сегодня, что с вами будет ?” Письма, с. 54.

).

Вопрос одиннадцатый : О ЧЕМ МОЛЧАЛИ МАТЬ И ДОЧЬ ОСИПОВЫ ?

Вот об этом и молчали : об ужасе ситуации, когда царь ухаживает на глазах у всего света за твоей женой и весь свет знает, что ты у него набрал кучу денег в долг, а возмутиться нельзя, потому что сердце точит мысль — а что тогда будет с детьми. “Я почти рада, что вы не слыхали того, что говорил он перед роковым днем моей Евпраксии... Ужас берет, когда вспомнишь всю цепь сего происшествия”.

Вопрос двенадцатый : ПОЧЕМУ НЕ БЫЛ УСТРОЕН ДОПРОС ВДОВЫ ПУШКИНА ?

Да только потому, что она - то уж могла потерять самообладание и рассказать комиссии, что именно сводило