чтобы я стала врачом: много у него было ранений.

Мать мечтала, чтобы я была инженером. Расхваливала Зою Васильевну, ее начальника цеха на «прядилке».

Но мне не нравилась специальность ни врача, ни инженера. Я до сих пор не знаю, кем мне быть. Кончаю десятый класс, у меня ни способностей, ни мечты.

Толик Меркулов будет моряком. Идет в военно-морское училище. Зина Пахомова — в Институт иностранных языков. А я не определилась. Срамота!..

Кукушкин осторожно поставил пластинку. Включил рычажок, но черный диск не сдвинулся с места.

— Не работает? — удивленно протянул он и развел руками. — В среду давали проигрыватель на комсомольскую свадьбу. Баруздин женился — наш токарь. Сломали, и молчок.

В комнату, топая кирзовыми сапогами, вошел широкоплечий парень в солдатской гимнастерке. Тот самый токарь, который приглашал меня на свидание.

— Привет, Олег! — обрадовался Кукушкин. — Ребята пришли к нам на экскурсию. Десятиклассники. Хотели им танцы организовать, а проигрыватель скрутили, — пожаловался Вася Олегу. — Сорвалась моя агитация. Помогай их агитировать поступать к нам на завод.

— Танцы не отменяются, — сказал Олег спокойно. — Кавалеры выбирают дам! — Быстро свернул газеты кульком. Над спичкой разогрел сургуч и приклеил иголку к носику раструба. Начал пальцем вращать пластинку. И она ожила.

Первым подал голос визгливый саксофон. К нему сразу присоединились флейта и скрипки. Сердито загудел большой контрабас.

— Олег, ты отвечаешь за музыку. — Вася одернул ковбойку и подошел ко мне: — Приглашаю!

— Я не танцую! — ответила я. Мне не хотелось злить Эллу. Она и так с Кукушкина глаз не спускала, ревниво следила за ним.

Комсорг подхватил Эллку. Она сразу заулыбалась. Наконец, осмелели и наши мальчишки. Стали приглашать девочек танцевать. Олег посадил к проигрывателю Терехина. Показал, как надо крутить пластинку. Подошел ко мне и пригласил танцевать.

Олег танцевал плохо. Наступал сапогами мне на ноги. Я невольно вспомнила Алика Воронцова. Жаль, что он не пришел на завод. Он прекрасно чувствует музыку, красиво водит. С ним во время танца я никогда не уставала.

Олег рассказывал о себе. Перед ним после окончания службы в армии тоже стоял выбор, куда пойти.

— Пошел в рабочие, — говорил он. — Ведь рабочий класс — основа всех основ. Все делается его руками, начиная от маленького винтика для часов и кончая гигантской многоступенчатой ракетой. Приходи на завод. Сама убедишься: рабочий — профессия важная!

Вовочка Терехин плохо справлялся с поручением. Он то быстро разгонял пластинку, и мы двигались в бешеном темпе, то вдруг едва крутил ее. Оторвал руку от пластинки, и музыка прекратилась.

Недовольные танцоры расходились по углам.

— Ребята, Элла обещала прийти работать к нам на завод, — сказал Кукушкин. — Видите, помогла агитация танцами.

— Вася, не выдумывай! Я не обещала! — Элла вскинула недовольно голову. — Не люблю глупых шуток, я иду в институт!

— Много вам нужно на завод учеников? — спросила я с вызовом, в упор смотря на чистоплюйку и кривляку Эллку.

— Сто человек примем, — торопливо сказал Олег.

— Сто человек я не приведу, а за десятерых ручаюсь, — заявила я горячо. — Честное слово, уговорю ребят.

— Вот это по-нашему, по-комсомольски, — похвалил меня Кукушкин. — Заводная ты, Анфиса. Приведешь десять человек — всех примем! Просись в механический цех, нам токари нужны до зарезу.

— Придем! Я приведу ребят, — твердо сказала я. — Маша Королькова пойдет со мной. — Я загнула палец, — Андрей Задворочнов, Виктор Куликов. — Я сделала паузу. — Может быть, Алика Воронцова уговорю!

— Ври больше, — оборвала меня Эдигорян. — Как же, Алик твой пойдет! Вот уж рассмешила.

— Пойдет. Я его уговорю.

— И Машу Королькову уговоришь?

— Уговорю.

Мы вышли из проходной вместе с утренней сменой рабочих. Рядом с нами шагали парни и девушки — металлисты. «Советую учиться на токаря. Я тебе скажу: стоящая специальность», — вспомнила я слова Олега и улыбнулась. А для пожилого усатого рабочего фрезеровщик — выше токаря.

Что важнее, можно после разобраться. Обе профессии нужные. Главное, и токарь, и фрезеровщик — рабочие люди. А рабочий класс — основа всех основ. Не пойти ли мне в самом деле на завод? Может быть, я согласилась сгоряча. Но там, действительно, много интересного.

Редко выдается такой радостный день. В троллейбусе я оторвала счастливый билет: 486882. Еще не веря в свою удачу, медленно складывала одну цифру за другой. Сумма трех первых чисел равнялась сумме трех последних.

Радости моей не было предела. Я уже не могла рявкнуть на соседа и потребовать, чтобы он убрал под лавку свой дурацкий чемодан, пока еще не порвал мне чулок. И хотя острый угол по-прежнему скреб по ноге, терпела. Счастливая должна быть щедрой и доброй. Я вычитала это в каком-то романе. Сейчас мне представился случай доказать узнанное на деле.

На полу соблазнительно поблескивала пятидесятикопеечная монета. Ее можно незаметно поднять и опустить в карман.

— Кто выронил деньги? — громко закричала я на весь троллейбус, сверкая улыбкой.

— Мои деньги.

Пьяный явно обманывал меня, но я заставила себя поверить, что монета его. Если я с трудом поборола алчность и готова была совершить нечестный поступок, то какое право имела строго судить неизвестного?!

Не успела я спрыгнуть с высокой площадки, как сырой, упругий ветер ударил меня в грудь. Ветер налетал порывами. В минуту затишья было слышно, как скреблись друг о друга голые ветки. Я остановилась. Расстегнула пальто.

Вспомнила сегодняшний разговор в школе с Юрой Громовым. Начался он случайно. Я показала синий кусочек перекаленной стружки, которой порезала пальцы, объяснила, что рабочий класс — основа основ. Упомянула о часовом винтике и космической ракете. Оказалось, что Юра решил поступить на завод. Хочет быть тоже рабочим. Ура! Выходит, из меня агитатор получается. Записал телефон Васи Кукушкина. Зоя Сергеева тоже пойдет на завод. Отец ее работает револьверщиком. А до него там работал еще Зоин дед! Получится целая рабочая династия.

Узнаю у ребят, кто согласен идти работать на завод шлифовальных станков. Поговорю с девчонками. Чем больше нас пойдет, тем будет лучше — все свои, из одного класса. Я ведь обещала Кукушкину привести десять человек.

У памятника Пушкину я задержалась. На мраморе, как горсть горящих углей, сверкали красные тюльпаны. Рядом лежала зеленая еловая ветка с шишками. Тюльпаны привезли с юга, а ветка — из наших московских лесов. Поэт показался мне чем-то встревоженным и озабоченным. Наверное, во всем был виноват