взглянул на четвертый вагон. Работа спорилась: монахи быстро расставляли коробки. Долгие часы тренировок приносили благие плоды. Монах-водитель из его грузовика остановился перед дверью с коробкой в руках. Они обменялись взглядами, потом шофер вернулся к работе и забросил коробку в раскрытый вагон.

Отец Петрид обратился к своему старшему брату:

— Ты говорил с кем-нибудь до того, как пригнать сюда этот поезд?

— Только с диспетчером. А как же иначе? Мы с ним ведь чаевничали.

— И что он сказал?

— Да все больше слова, которыми я не хочу оскорблять твой слух. В накладных обозначено, что монахи Ксенопского ордена загрузят поезд на дальних складах. Он не задавал лишних вопросов.

Отец Петрид взглянул на второй вагон. Через несколько минут и его загрузят. И приступят к погрузке третьего.

— А кто готовил паровоз?

— Топливная бригада и механики. Вчера после обеда. В бумагах сказано, что паровоз был в ремонте. Это в порядке вещей. Оборудование, то и дело ломается. В Италии над нами все смеются... Ну, само собой, я все сам проверил несколько часов назад.

— А не захочет ли диспетчер позвонить на сортировочную станцию? Где, как он думает, мы производим погрузку?

— Да он уже спал или засыпал, когда я уходил от него. Утренняя смена начнется... — машинист посмотрел на ночное небо, — не раньше чем через час. Ему незачем звонить, если только он не получит телеграмму об аварии...

— Телеграфная связь прервана: в проводку попала вода, — тихо сказал священник, словно разговаривая сам с собой.

— Зачем?

— На случай, если бы у тебя возникли осложнения. Ты больше ни с кем не говорил?

— Нет. Даже ни с одним бродягой. Я проверил все вагоны, чтобы убедиться, не забрался ли кто туда.

— Ну, теперь тебе наш план известен. Что ты о нем думаешь?

Железнодорожник присвистнул, покачав головой:

— Я, знаешь, просто поражен, брат. Как это можно было... все так организовать?

— Об организации позаботились. А как у нас со временем? Это очень важно.

— Если нигде нет повреждений полотна, то можно поддерживать хорошую скорость. Пограничники-югославы в Битоле за взятку на все согласны, к тому же греческий товарняк в Баня-Луке ни у кого не вызовет подозрений. В Сараево или Загребе тоже проблем не будет. Они ловят рыбку покрупнее, и продукты для монахов их не интересуют.

— Я же говорю о времени, а не о взятках.

— Взятки и есть время. Пока сторгуешься.

— Только если будет подозрительно, что мы не торгуемся. Мы сможем добраться до Монфальконе за трое суток?

— При хорошей организации — да. Если где-то и потеряем время, то сможем нагнать днем.

— В самом крайнем случае. Будем двигаться только ночью.

— Ну вы и упрямы.

— Мы осторожны. — И священник снова глянул на поезд. Первый и второй вагоны уже были загружены. Четвертый заполнят в считанные секунды. Он повернулся к брату: — Наши думают, что ты ведешь товарняк к Коринфскому заливу?

— Да. В Нафпактос. В грузовой порт. Они знают, что меня не будет всю неделю.

— Там сейчас забастовки. Профсоюзы озверели. Так что если ты немного задержишься, они не будут волноваться.

Аннаксас внимательно посмотрел на брата. Он, похоже, изумился тому, что брат в курсе мирских событий, и ответил с сомнением:

— Да, не будут. Твоя невестка уж точно не будет.

— Ну и хорошо.

Монахи собрались у грузовика Петрида и смотрели на него, ожидая дальнейших указаний.

— Я быстро, — сказал Петрид брату.

— Ладно. — Машинист пошел к паровозу.

Отец Петрид вытащил из кармана фонарик, приблизился к монахам и стал искать своего шофера. Тот понял, кого он ищет, отделился от группы и подошел к Петриду.

— Это наш последний разговор, — сказал молодой священник.

— Да будет благословение Божие...

— Сейчас не время, — прервал его священник. — Запоминай каждый наш шаг, каждую деталь. Каждую! Все нужно повторять в точности.

— Не сомневайся. Тот же маршрут, те же грузовики, те же водители, те же бумаги для пограничников. Все точно так же. Только нас станет на одного меньше.

— Такова воля Господа. Во славу Его. Это милость, которой я недостоин.

На дверцах фургона висели два массивных замка. У Петрида был один ключ, у шофера — другой. Они одновременно вставили ключи. Замки с лязгом открылись. Петрид и шофер вытащили их из стальных ушек, сняли металлическую перекладину и раскрыли двери фургона. Внутри повесили фонарь.

В фургоне стояли коробки с символом ордена: распятие в терниях. Монахи начали вытаскивать их. Они двигались, как в танце — в призрачном свете развевались их темные сутаны. Они относили картонные коробки к третьему вагону. Двое запрыгнули внутрь и начали расставлять коробки у стены.

Через несколько минут кузов грузовика опустел. Посредине остался стоять лишь один ящик, покрытый черной тканью. Он был куда массивнее продуктовых коробок, иной формы и представлял собой правильный куб: три фута в длину, три — в высоту, три — в ширину.

Священники встали полукругом у раскрытых дверей фургона. Молочно-белые лучи лунного света сливались с бледно-желтым сиянием фонаря. Это странное освещение, и похожий на пещеру крытый кузов грузовика, и неподвижные фигуры в сутанах заставили отца Петрида невольно представить себе катакомбу глубоко под землей, где спрятаны реликвии Голгофы.

Действительность мало чем отличалась от этого видения. Только то, что хранил запечатанный ларец — ибо это был ларец, — имело куда большую ценность, чем окаменевшее дерево Креста Христова.

Кое-кто из монахов закрыл глаза и беззвучно молился, прочие стояли, зачарованно глядя на святыню, их мысль замерла, их вера подкреплялась тем, что, как они полагали, находилось внутри похожего на надгробие сундука, который и сам был саркофагом.

Петрид смотрел на монахов и не чувствовал себя одним из них — так оно и должно быть. Мысленно он обратился к событиям, которые, кажется, произошли лишь несколько часов назад, а на самом деле полтора месяца тому. Его отозвали с полевых работ и препроводили в белостенную келью отца настоятеля ксенопов. В келье находился еще один священник и прелат. И больше никого.

— Петрид Дакакос, — заговорил сидящий за массивным дубовым столом святой отец, — из всего братства на тебя пал выбор, тебе поручаем мы в высшей степени ответственное задание, которое может стать отныне смыслом твоего существования. Во славу Господа и ради сохранения покоя в христианском мире.

Ему представили второго священника. Это был аскетического вида старец, с пронзительными, глазами. Он медленно заговорил, тщательно подбирая каждое