истерически рассмеяться. И поставить всем, а в первую очередь себе, неутешительные диагнозы. Те, при которых белые рубашки в комплекте бонусом идут. Но блин! Блин, блин, блин! Вот они и перила деревянные, твердые под ладонью, и ступеньки крепкие под босыми ногами, и Марья Федоровна впереди идет, пыхтит, как паровоз. Живая, настоящая. Трогать для проверки, правда, ее не стану, убьет еще ненароком. Я ей почему-то очень не нравлюсь. Она мне, в общем-то, тоже. Как и все вокруг вдруг потеряло свою прелесть и очарование. Наверное, потому что я стала заложницей этого мира. Волшебного, ага. С ведьмами. И меня ею обозвали, благо, на костре обещали не сжигать. И даже с камнем на шее притапливать не станут. Ядвига Петровна прямо оскорбилась, когда я об этом спрашивать начала. Тьфу! Какой же бред.

Из хаотичных мыслей меня вырвал громкий свист. Выразительный такой. Я сразу вспомнила и о своем внешнем виде, и о том, что Марья Федоровна одежду мне приготовила, да с собой не принесла. Она, одежда, ждала меня в отведенной камере, в смысле, в комнате. А я в пижамке. И сразу поняла, что объектом чьего-то внимания стала именно она, пижамка. Или я, в нее одетая. И тот, кто ею, или мною, без разницы, был привлечен, нашелся быстро.

Чуть в стороне, подпирая плечом стену одного из домиков, стоял парень. Взгляд его блуждал по моим ногам. Я и сама на ноги свои посмотрела. Ноги, как ноги, самый обычные. Оголенные, правда, до предела. Это-то меня и смутило немного. Ну, как немного, так, что даже грудь, шалью едва прикрытая, огнем загорелась. Ведь этот наглец, что еще секунду назад домик подпирал, а теперь медленно приближался, явно не собирался облегчать мне задачу, и хотя бы ради приличия отворачиваться. Нет! Он с нескрываемым удовольствием рассматривал меня и нагло улыбался. А я хотела провалиться сквозь землю. Ведь его сверкающие в свете яркого солнца зеленые глаза, обрамленные пушистыми черными ресницами, неотрывно следили за мной. И интерес в них плескался недвусмысленный.

Помощь пришла, откуда не ждали. Марья Федоровна, буквально, своей грудью меня прикрыла. Встала на пути у этого хама и загородила меня своей фигурой.

— День обещает быть добрым, — голос у этого обладателя красивущих наглых глаз был тоже приятным, и от этого стыд только сильнее расцветал на моем лице ярким румянцем.

Ну почему? Почему я не могла пришлепать сюда дорогой снов в нормальной одежде? Почему именно сейчас этот образчик девичьих мечт стоял на этом месте? И ведь не сбежать. Только и остается — прятаться за надежной спиной Марьи Федоровны.

— Ой ли, — воскликнула Марья Федоровна и подбоченилась, — так соскучился по мне, родненький? По веничку моему, которым я тебя давеча по всему двору гоняла? Так подём, приласкаю еще разок. Так сказать, для памяти.

— Ой, теть Маш, то была ошибка, с кем не бывает, — он явно не внял угрозам моей провожатой, которой я поверила сразу. За такой не заржавеет. А зеленоглазый тем временем попытался заглянуть воинственной женщине через плечо. Я тут же потупила взгляд, еще и волосами занавесилась, чтобы скрыть красное лицо. — А кто это у нас тут?

— Покровский, — прорычала Марья Федоровна, — дуй отседова по добру, по здорову, иначе, я Никонору Иванычу расскажу о том, сколько ты энергии тратишь, да не по делу. Он в миг найдет тебе занятие по уму, да по силе. Времени на ошибки не останется.

— Нельзя быть такой черствой, теть Маш. И жестокой, — немного обиженно проговорил Покровский, — я, может, счастье свое разглядел, у меня, может, любовь случилась, а вы на пути ее обретения стоите. Совестно вам должно быть.

— Ой, речи-то, речи, какие… — Марья Федоровна покачала головой, — вот уж в чем ты мастак, так языком трепать. От я щас по совести тебе надаю, если не сгинешь тотчас.

— Нас, может, судьба свела, а вы поперек нее идете.

— Пшел, — не отступала Марья Федоровна, пока я кусала губы, чтобы не рассмеяться в голос, и изучала каждую травинку под ногами.

— Буду с нетерпением ждать новой встречи, красавица, — чуть понизив голос, проговорил он. И судя по удаляющемуся свисту, все же послушался моей провожатой. А я смогла, наконец, нормально вдохнуть. И улыбку попыталась спрятать, когда ко мне обернулась моя спасительница.

— Чей-то ты лыбисся? — прищурилась Марья Федоровна.

Видимо, буря еще не миновала и грозила обрушиться на меня. Собственно, сегодня, судя по всему, именно я выбрана на роль козла отпущения. А еще недавно был Покровский. Тьфу, чудище зеленоглазое, мне сейчас из-за него влетит, похоже.

Пожевала губы, чтобы они не разъезжались в дурацкой улыбке, подавила в себе приступ хохота (а это было нетрудно под грозным взглядом женщины с корзинкой) и сделала глубокий вдох.

— Радуюсь, — выдала, как на духу, — что меня провожает такая смелая, отчаянная женщина. Спасибо! — одарила удивленную Марью Федоровну самой благодарной, на какую только была способна, улыбкой, и прошла мимо нее. Остановилась через несколько шагов, обернулась, глядя на настороженную женщину, и вскинула одну бровь, — так мы идем?

Женщина что-то буркнула, странно фыркнула, зыркнула в ту сторону, где между домами скрылся Покровский, и снова взялась за свою миссию — проводить меня до выделенных апартаментов.

Мне досталась комнатка на втором этаже одного из теремков. Каждый домик был рассчитан на четырех учениц. Две жили на первом этаже, две — на втором.

Как только вошла в свое новое временное пристанище и вдохнула полной грудью, ощутила легкую ностальгию и грусть. Пахло травами. В просторных сенях под потолком и вдоль стен висело множество разных пучков: уже хорошо просушенных, и совсем недавно собранных. Совсем как у бабушки. Мы часто в моем недалеком детстве вместе собирали разные травки, о чудодейственных свойствах которых бабушка могла рассказывать часами, а вечером за чашкой сборного чая разбирали всю нашу добычу по пучкам, перематывали нитями и подвешивали в сенях. Оттого и ностальгия закралась в мою душу. А вместе с ней и странная тревога. В этом чужом, совсем незнакомом и странном месте было столько всего… знакомого с детства. Столько всего родного, отчего сердце сжималось от боли. Ведь с каждой минутой, проведенной здесь, мне все больше казалось, что бабушка выросла в подобном месте. Или вовсе…здесь. Нет! Быть такого не может! Не хочу даже верить в существование параллельных миров. Хотя бы потому что бабушка не стала бы скрывать такую значительную деталь своей жизни от самых близких ей людей.

«А ведь она людей лечила, страхи заговаривала, беду отваживала, дар у нее был, не зря же к ней со всей области за помощью ехали», — предательски шептало подсознание, с которым мне сейчас совсем не