навыки, приняв несколько родов самостоятельно, что требовалось программой обучения. Там вынесли вердикт об ее готовности работать самостоятельно, и только после этого выдали окончательный документ о праве врачевания рожениц в Славгороде.

Сельская повивальная бабка не имела права работать в городе. Зато она не только принимала роды, но и готовила повитух для мелких деревень своей или соседской волости. Повитухи, прошедшие обучение на местах, от сельских повивальных бабок, получали документ о заочном образовании на основании свидетельства своей наставницы, то есть сельской повивальной бабки, у которой учились, заверенного подписью городового или уездного врача.

Так что все держалось под контролем.

Люди, живущие в компактных поселениях, где каждого человека знали и к каждому относились как к уникальной личности, долго не доверяли родильным домам и их акушерам, обоснованно полагая, что роды там поставлены на конвейер и роженицы лишены чуткого домашнего обхождения. Поэтому старались рожать дома, по-старинному прибегая к помощи повитух.

Акушерское дело в те времена было поставлено основательно. Даже в самом Славгороде работало несколько повитух, которым, что называется, кусок хлеба дала Ефросинья Алексеевна. Ведь она одна была тут сельской повивальной бабкой, остальные — простыми повитухами. На Ефросинью Алексеевну полагался самый центр волостного поселка, каким был Славгород. Она была богаче других как теоретическими знаниями, так и опытом работы, знала людей и жизнь, и не просто принимала роды, но в дальнейшем ухаживала за роженицей и новорожденным, что было не менее важным делом, собственно, как и после каждой операции. Особенную бдительность соблюдала в течение сорока дней после рождения, в течение которых ребенок находился в переходном состоянии и решалась его судьба — уйти из мира или остаться в этой жизни. Именно Ефросинья Алексеевна, знающая и надежная бабка, помогала ему в этот период, защищала от всего, что могло навредить. Смертность младенцев в Славгороде не была высокой, что приписывали ее заслугам и за что ее уважали, во всех семьях считали близким человеком.

Знала Ефросинья Алексеевна много такого, что чрезвычайно помогало роженицам, но чему нигде не обучали, до чего она дошла своим умом. Полученные в личной практике знания она хранила в тайне от других, не раскрывала посторонним, особенно роженицам. И только помалкивала, усмехаясь, если те начинали ее расспрашивать. Она умело создала себе хорошее имя, окружив себя ореолом священной магии, сверхъестественных знаний, некоей высшей мудрости, недоступной простым смертным. И эти ее тайны имели смысл, так как приносили пользу на практике.

Конечно, ремесло повитухи природным порядком было самым востребованным среди других, но упомянутые профессиональные совершенства, которые на самом деле не были сложными или непонятными, дополнительно выделяли Ефросинью Алексеевну из остальных жителей в ряд особо почитаемых людей. Мало-помалу ее присутствие на свадьбе стало считаться хорошим знаком, ведь свадьба — это рождение новой семьи, а значит и будущих детей, ради которых стоит заранее побеспокоиться о внимательной бабке и задобрить ее. Кроме того, люди полагали, что ее мудрое слово ободрит молодых перед неизвестной будущностью, а ее благословение принесет счастливую жизнь, достаток в дом и успех в делах. И тут Ефросинья Алексеевна не была просто почетной гостьей, а становилась участницей события, превращая свое присутствие в интересный и запоминающийся обряд, в зрелище. Так, при сборах к свадьбе она приготовляла невесту к брачной ночи: учила осторожности, умению правильно вести себя с мужем, соблюдать гигиену отношений, причем во всех смыслах. А в канун главного дня водила невесту в баньку, парила-ладила и с якобы магическими приговорами купала в особых травах. Наговаривала, что при беременности надо меньше попадаться на глаза чужим людям, стараться не показывать свое состояние и никому не говорить о дне родов. Даже звать ее, бабку, на осмотры и роды надо было тайно, прибегая к особенным условным выражениям, не озвучивая просьбу прямо.

— Кто придет звать меня к тебе, пусть скажет, что ты приболела да в постель слегла. Я пойму, — поучала она невесту.

— А для чего так? — бывало, спросит девушка.

— Для того чтобы никто, зная твое уязвимое состояние, не навредил тебе, не испугал, не расстроил грубым словом, короче, чтобы не воспользовался этим во зло, даже ненароком. Слабость своего здоровья скрывать надо, детка. Все живые существа в природе так делают. Так-то.

Да и сама она визиты к беременным скрывала, проходила задними дворами, через огороды, невидимо. А в дом входила бодрая, энергичная, приветливая. И все были уверенны, что после таких обрядов дети будут рождаться крепенькими и здоровыми.

Иногда, в случаях трудной беременности или родов с предполагаемыми осложнениями, когда роженице требовалось бодрящее присутствие чьей-то отчетливо выраженной самоотверженности и заботы, Ефросинья Алексеевна прибегала к средству, о котором прекрасно известно в народе, но которым не все умеют пользоваться: выражалось оно в истине, что в родном доме и стены помогают. В соответствии с этой логикой она предлагала роженице рожать ребенка не в мужнином доме, а в родительском. Кто как не мать окружит нуждающуюся в поддержке женщину любовью и нежностью, придаст ей сил? На это и делался расчет. Мать удаляла из дома остальных членов семьи и уделяла все внимание дочери. И это срабатывало, роды проходили без осложнений.

Случалось, что дома будущую мать окружала большая и шумная родня и женщина не имела возможности рожать в достойных условиях. Тогда Ефросинья Алексеевна забирала ее к себе, где для таких случаев у нее всегда находилось место.

А как помогали такие простые действия, как переодевание будущей матери в чистую рубаху! Казалось бы — чего проще? Да в больнице беременная сама бы переоделась и думать об этом забыла. А Ефросинья Алексеевна не упускала случая и тут обратить все на пользу роженице, устраивала из этого настоящий магический ритуал! Делала это сама, да с приговорами, а попутно давала выпить святой водицы, сама молилась и зажигала свечу перед иконами. А затем осторожно и со значением снимала с женщины кольца и сережки, послабляла туго стянутые волосы. И в течение родов ободряла роженицу, поглаживала поясницу, приговаривая, что все идет хорошо, потому что иначе и быть не может, ведь они и то, и другое, полезное и нужное — соблюли.

Пуповину новорожденному Ефросинья Алексеевна перевязывала свитыми волосами матери, чтобы