Станислав Пономарев ПОД СТЯГОМ СВЯТОСЛАВА Историческая повесть

Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который подчинил бы себе нашу силу!

Вождь славян Асарит

ТАЙНЫЙ СОВЕТ

ймитесь, братие! — повысил голос Святослав. — Приспело время думу думать со князем козарским Фарузом. Мудрый глас советников моих желаю слышать… Все ли здесь?

— Все, окромя торков, — отозвался в наступившей тишине молодой воевода Добрыня.

— Сказывай, Фаруз-Капад. — Великий князь Киевский сел во главе стола.

Хазарский хан встал, поклонился всем.

— На золотой трон каган-беки^[1] Великой Хазарии уселся Асмид-эльтебер^[2]…

— Убийца Урака?! — удивился Свенельд, варяг на русской службе, полководец, один из ближайших советников великого князя Киевской Руси.

— Да! — Фаруз-Капад криво усмехнулся. — Но… власть Асмид-кагана непрочна. Хоть он и оправдался перед лицом великого царя Шад-Хазара, богатуры не верят вероломному. У него нет такой славы полководца, какая витала над каганом-беки Ураком…

— И коей озарен ты, славный Фаруз-Капад-хан! — громко заметил Святослав.

Хазарин на миг смутился, благодарно глянул на властелина Руси и продолжил:

— Асмид набирает новое войско вместо погибшего в Урусии два года назад. Сейчас у кагана-беки уже около шести тысяч ал-арсиев^[3]. К весне у него вдвое больше будет. Купцы дали ему золото на оружие и коней. Но не все хотят помогать бездарному правителю. Язычники Хазарии — а их на земле великого царя больше, чем людей других вер, — злы на Асмида, потому что он ведет себя как завоеватель в собственной стране. Пастухи и пахари обнищали, гибнут с голода и бегут в другие земли…

— Это верно, — подал голос воевода города Киева Ядрей. — Нынешней зимой множество семей козарских пришли селиться на Русь. Только в моей отчине два ста юрт осели, а…

Святослав строго глянул на воеводу. Тот поперхнулся на полуслове, покраснел и замолчал. Князь просил Фаруз-Капад-хана продолжать.

— Эльтеберам тоже сейчас не сладко на Хазарской земле: Асмиду много коней для войска надо, а платить за них нечем. Каган-беки все в долг берет, ха! Многие ханы-язычники, христиане и даже мусульмане со всеми своими родами откочевали ко мне — в Аланию^[4]. А это значит, я сегодня могу посадить на коней более тридцати тысяч богатуров. Две луны тому у меня был посол от эмира Бухары Мансура-ибн…

Святослав нахмурил брови и прижал палец к губам. Хазарский хан сразу замолчал.

— Любо! — воскликнул проницательный, но как бы ничего не заметивший Добрыня. — Любо! Я мыслю, княже, пора настала подмогнуть хороброму хану Фарузу стол хакан-бека занять!

— Верно! — поддержал его стремительный тысяцкий легкоконной дружины Скопа.

— Так сие! Время к тому приспело! — откликнулись ближние советники великого князя — Свенельд, Ядрей и воевода города Переяслава Слуд.

Широкоплечий и грузный Претич, уперев могучий кулак в щеку, смотрел в окно холодными голубыми глазами и молчал, словно все, что происходило здесь, его не касалось. Молчал, хмурясь, и Святослав.

— Нет! — Фаруз-Капад поднял руку. — Каган-беки Асмид одним взмахом сабли может даже сейчас поднять на войну несчетное число воинов. За ним пойдут буртасы, саксины, баяндеры…^[5]

— Ну и что? — усмехнулся Свенельд. — Разметаем по степи, ако полову. Урак поболее воев на Русь привел, да…

— Ты прав, коназ Свенельд, — засмеялся хан. — Ты прав еще и потому, что Асмид-кагана не поддержат аланы — мои подданные. Но посоветуй, как мне быть? Если я вместе с вами пойду на Итиль-кел^[6] и мы разгромим войско Асмида, Хазария не примет меня и даже сторонники отвернутся. Все скажут: «Фаруз-Капад врага привел в наши степи, — значит, он сам враг хазар!»

— Да-а, — в смущении потер переносицу Свенельд. — Тут мыслить да мыслить надобно.

— А мы по-иному сотворим, — вмешался Святослав. — Святич! — позвал он сотского охранных дружинников. — Покличь-ка торчинов сюда.

Саженного роста богатырь исчез за дощатой дверью.

Фаруз-Капад-хан сел. Русские военачальники молчали, погруженные каждый в свои мысли. Хазарин смотрел на них влажными агатовыми глазами; матово-белое сухое лицо его, обрамленное черной ухоженной бородкой, побледнело и казалось неживым…

Великие дела творились нынче в этом неказистом теремке, утонувшем в непролазных снегах посредине глухого буреломного бора. Все здесь присутствующие добирались до княжеского охотничьего стана по два-три человека, чтобы не привлекать посторонних взоров. Крепкая стража перекрыла каждую тропинку сюда, кудесники Перуновы отводили вражий глаз наговорами. Не зря сторожились руссы: в тридцати верстах отсюда, в Киеве, сидело посольство императора Священной Римской империи^[7] Оттона. Епископ Ингвальд ждал Святослава, чтобы дары богатые поднести и войска в подмогу просить для войны с мадьярами, а заодно и разведать о намерениях беспокойного царя Русии. Шныряли по Киеву лазутчики иных земель. Все с тревогой ждали, в какую сторону устремит свой меч грозный властитель Севера…

— Князь Хабар и Пчак-батырь! — возвестил от двери раскатистый бас Святича.

Военачальники вздрогнули, внезапно очнувшись от глубоких дум своих, обернулись. На свет ступили два человека в коротких войлочных кафтанах. Быстрые глаза кочевников зыркнули по лицам в горнице. Торки сняли лисьи малахаи и склонили бритые спереди и с тремя косицами на затылке круглые головы. Святослав жестом пригласил новых гостей к столу.

Степняки жадными руками потянулись к пузатым кувшинам с медовухой.

— Повремените! — остановил их Свенельд грозой своего сурового голоса.

— Вы гости Руси, великие богатыри торческой земли! — построжел и князь. — Всем, что имею, одарю щедро… А ныне слово мое — не для хмельных голов! Дело войны и мира! Испытание огнем и кровию грядет на нас! Русь не желает их. Но, высекая искры кресалом козарской сабли, хакан-бек Асмид хочет спалить огнем земли соседей своих! Слушайте и внимайте, братие и сторонники Руси Светлой!

— О-о! Велик каган Святосляб! Уши батыров открыты для слов мудрейшего! — воскликнули торки и сложили руки на животах.

— Добро! — Князь поднял ладонь. — Речь моя такова… Я нынче ж пошлю гонца в Итиль-град