сожалению... теряет форму! Подтекает!

— А... этот. А я-то здесь при чем?

— Вас... на его место, — пояснил Хрпсоев. — По предложению вот вашего товарища, — он показал на Егора.

Я вскочил, пока еще ноги держали.

— Как?.. На какое его место? Теперешнее?

— Ну, а на какое же еще? — строго проговорил Феофан. И тут же перекинулся на запанибратский тон. — Да, отлично все... Нет проблем! И комплекцией ты подходишь... и вообще... достоин! — проникновенно проговорил он.

В Мавзолей?! На место дедушки всех октябрят?!

А я-то думал, что я Ромео!

Теперь стало проясняться присутствие здесь моего друга...

— Ах, вот для чего... здесь самый главный специалист!

Я смотрел на Егора. Тот сидел, отвернувшись к стене.

Я знал его — только в минуты самой лютой страсти он так цепенел! Работа, конечно, будет сугубо секретная — но среди специалистов его имя загремит! Это не то, что причесывать покойников у себя в селе! «Уникальнейшая операция!»

Она толкнула меня плечиком: «Не выступай!»

Я посмотрел на нее, потом на Егора.

...Действительно, самый лучший друг хочет сделать для меня самое лучшее, что он может — а я кобенюсь!

— Ну хорошо... я согласен! — проговорил я.

Все, кроме Егора, задвигались, закурили.

— Для меня, кстати, это представляет исключительно научный интерес! — произнес он.

— Ну конечно, конечно!.. И для меня тоже!

— Пойми, — доверительно зашептал мне Феофан. — И для интеллигенции будет важно знать, что там лежит уже «ш. п.» — швой парень! Как бы знак: с прежним покончено!

— Можно — я подмигивать буду?

— Ну конечно — об чем речь! — расщедрился Феофан, захохотав. — Только не каждому, а кто понимает!

Все встали, заговорили.

— Небось — генерала за это возьмешь? — спросил я.

— Ха! Похороны с пальбой! — хохотнул Феофан.

Внезапно взбунтовался Пит:

— А где я уголь возьму?!

Что значит: «где уголь»?

Она больно ущипнула меня за бок, и мы вышли.

— Все! Больше не могу! — она сделала подсечку, мы рухнули на песок.

Но тут перед нашими глазами появились велосипедные шины — Пит прикатил за рога велосипед, и сказал нам, что если мы в ту же секунду не купим его, он вообще ни за что не ручается! Снова получив отказ, он с торжественной медленностью скрылся за мысом.

— Велосипеда ему хватит дня на три! — мечтательно проговорила она. Мы поцеловались.

— Ну как тебе, вообще, без меня? — отстраняясь, спросила она.

— С тобой, конечно, веселее, — признался я.

Мы скатились к воде.

— А помнишь, — сказал я, — как давно... кажется, осенью, мы лежали с тобой на горе веников, во дворе какой-то бани, смотрели на небо! Утром я посадил тебя на трамвай, а сам вернулся попариться... Мужиков было уже полно — парились да нахваливали администрацию, которая надумала обдавать веники французскими духами!

— Когда это? — она весело приподнялась.

— А помнишь, как мы стояли в будке... в полном отчаянии... и вдруг появился генерал с тортом... раскрытым, как напоказ... Долго колбасился, а потом вмазал весь торт нам в стекло!

— Помню! — проговорила она, — как ты бросил девушку, на всю ночь! Как я заледенела в этой будке, вместе с цветами! Утром шоферюги тросом отволокли в гараж, прямо в будке... Долго не отмерзала... Потом вдруг прорезалось — слышу: «Глаза еще стеклянные, но губы уже красит!»

Мы засмеялись.

В этот момент отводная труба красильной фабрики с громким чмоканьем выплюнула мое пальто. Оно промчалось, горделиво бороздя речную гладь, как водный лыжник (отлично, кстати, покрашенное!), и скрылось за горизонтом.

— Конечно — я ему теперь не ровня! — с завистью выговорил я.

— Бедный! — погладила меня по голове.

— А помнишь, — сказал я. — Как в поезде мужик говорил: «Ведь водка же прозрачная, и стаканы — прозрачные... никто и не видит, что мы пьем!»

Высмеяла в песке ямку.

Тут все вышли на берег, радостной толпой. Егор, переодевшийся уже в масляную спецовку... таким я любил его гораздо больше.

Мы поднялись. Однодневки, летая тучей, стукались о нас и падали на песок.

— Это — намек? — кивнул я.

— Да какой уж там намек! — проговорила она. Мы обнялись.

Нет — при неизбежной встрече с «косой» — эта самая сладкая!

Мы плыли с ней через Лету, лежа на корме. Изредка я только приподнимался, видел работающих на берегу людей, кричал:

— Братва! Почем ботва?

Проплыли с экскурсией американцы.

— Эй, американцы... А, американцы!

Махали.

Потом пошли пустынные берега... Да-а-а... сколько цветов! Видно — бог все же есть — мне столько не создать!

У того берега качалась на волнах то ли пристань, то ли понтон... на ней с теплой компанией расположился Пит.

— Да... это у него обычно продолжается месяца два! — с досадой проговорил Егор.

Так мало?!

Властным жестом, как флотоводец Ушаков, Пит приказал нам приблизиться, и швырнул нам в лодку заявление об отпуске.

— ... Уродоваться... как папа Карла... — донеслось до нас.

В голове моей вдруг послышался тихий звон.

— А разве от вас... уходят в отпуск?

— А почему же нет? — сухо произнес Егор.

— Ну... надеюсь... мы можем с тобой без письменных формальностей?

— Ну почему же... пиши. Срок не ставь — мы сами поставим.

— Ну, это понятно, понятно... — уже в нетерпении проговорил я.

— Опять бросаешь девушку! — проговорила она.

Они высадили меня на песчаной косе.

— Ну... до скорого!

Я смотрел на них. Катер отходил. Потом я повернулся и пошел по косе. Довольно долго я шел пешком, потом вдруг увидел допотопный белый автобус с косой надписью «Кубань» спереди... Когда я подошел, водитель крутил ручку, в отчаянии поднимая весь корпус. Услышав мои шаги, он отпустил рукоятку.

— ...Эта «Кубань» заколебала меня!

— Поедем?

— А хер его знает!

Однако вскоре драндулет завибрировал, мы тронулись... Вдруг дорогу перегородил облупленный полосатый шлагбаум.

— Вот оно как? — я удивился.

Из будки неторопливо вышел толстый мужик, голый по пояс, но в морской фуражке.

— Куда это? — он посмотрел на меня.

— Отгулы...

— А... приговорчик твой какой?

— А никакой! — я вдруг застеснялся.

— Ну, так не бывает... сейчас узнаем! — он медленно ушел к себе в будку, долго звонил, потом вышел, почему-то с интересом стал приглядываться ко мне.

— Ну ладно, — вдруг решительно сказал он. — Руку положишь мою — поедешь!

Я с ужасом посмотрел на его мощную разрисованную длань... Мы сплелись пальцами. Уж я старался.

— Ну хорошо... — мы вышли. Он сжимал-разжимал ладонь, внимательно разглядывая ее — чувствовалось, что события здесь происходят не часто.

— Ну — с бабой угореть это, конечно, хорошо! — выдавая мой «приговорчик», проговорил он. — А может, еще что-то