Звеня, как трамвай где-нибудь на Васильевском, я мчалась вперёд. По поднявшемуся ветру, пахнущему углём, я радостно чуяла, что бегу к Эльбе. Встреча на Эльбе! Вот! Я остановилась. Ножки затряслись. В конце улицы поднималась как рождественская ёлка, мачта корабля!

Теперь пожалуйте в стеклянную горизонтальную трубу высоко над землёй. По ней проходят на причалы мимо пограничников и таможенников пассажиры, и на приличных, солидных людей там даже не смотрят, особенно когда они бодрой толпой входят или выходят с известного судна... но для меня, я думаю, охранники сделают исключение: обязательно посмотрят!

Я пометалась под этой трубой у ограды, составленной из высоких решёток, за решётками до самой воды стояли рядами автомобили. Тут я увидела, что одна решётка стоит косо и юркнула в щель. Сердце прыгало, как никогда... Неужели получится?

Он ждал в отдалении от освещённого трапа — явно матерился, но ждал, при этом делая вид, что упорно возится с мотором своей тёмно-зелёной, слегка потрёпанной вольвочки. Известно, что наши моряки берут хлам и потом «доводят его до ума». Я поглядела в тёмную развёрстую пещеру кардека — автомобильной палубы. Перед въездом в нее гомонили наши морячки и немцы в мышиной форме: под эту обязательную выпивку иногда удаётся прогнать без пошлины лишнюю машину. Шнапс помогает слегка приглушить голоса совести и закона.

Он разогнулся и увидел меня. Не скажу, чтобы лицо его выразило восторг. Там, в борделе, ему, может, и приятно было ощущать мою округлую тяжесть у себя на коленях, но здесь...

— Привет, земляк! — хрипло проговорила я, подходя. — Что делаем?

Он молча обошёл машину, открыл багажник. Боже, чем только не пахло оттуда!

— Ложись! — сипло выговорил он.

Я отлично понимала, что плата за мой проезд — это тоже я. Даже если вдобавок ко мне он потребует с меня марки, что тоже логично. Однако в первую очередь, как требует производственная дисциплина, я должна предложить себя.

Поэтому я юркнула в багажник так, словно сладострастно стремилась туда всю жизнь, разбросав золотистые волосы и положив одну шелковистую ножку на другую с небольшим аппетитным сдвигом, — даже если умру, то смотрелась бы хорошо. Но желательно, чтобы ему захотелось лечь рядом со мной. Он лишь насмешливым взглядом оценил композицию и, подоткнув какую-то тряпочку для доступа воздуха, захлопнул багажник.

Пошла вибрация: мотор сипло заводился — ну что за тачка! Наконец меня качнуло, поволокло по этим тёмным просторам багажника, потом подкинуло — это мы перепрыгнули порожек. Всё! Я облегчённо расслабилась, повертела между пальчиками сосок — если уж хорошо сердцу, и телу, наверное, не помешает блаженство?

Потом всё затихло после некоторого грохота — закрепления на спардеке колёс. Посвистывая, он ушёл. Не забыл? А может, маньяк? Один держал меня в холодном подвале на своей вилле трое суток подряд. Бр-р! Я старалась обернуть ноги шубой — короткая, зараза!

Стала прислушиваться уже с отчаянием. Конечно, прокалываться для него равносильно гибели: какого чёрта ради какой-то б...и терять визу или даже Книжку моряка — может быть, самое приятное, что существует ещё в нашей стране?.. Ну так выпусти, а дальше уж я сама. Там, где ходят и плавают мужчины, уж как-нибудь разберусь!

Обидно было, что жизнь вокруг какая-то шла. Ещё въезжали машины, хлопали багажники, люди переговаривались. По-русски.

Вот кто-то подошел совсем близко, особенно гулко в этом помещении шаркнул спичкой. Закурил.

— Что-то холодно, бля, стало, — прокашлял голос. — Пойду надену свитер на х..!

Душа моя, вместо того чтобы возмутиться, возликовала и даже согрелась. Свои!

— Ты идешь? — спросил тот же голос.

Собеседник в ответ позавывал приёмником, потом, кашлянув, произнес:

— Счас, только послухаю новости культуры — и вырублю на х..!

Свои!

Первый ушёл.

Потом, позавывав и погрохотав приёмником, ушёл и второй.

Снова тихо. Мой гробик вдруг стало плавно раскачивать. Плывем!

Вдруг крышка резко откинулась — я едва успела сдвинуть ноги.

Какой-то абсолютно незнакомый тип, свесив пшеничные усы и выкатив зенки, долго недоуменно смотрел на меня, потом, видимо посчитав всё это белой горячкой или поняв, что открыл не ту машину, выругался и снова захлопнул свет.

Раскачивало все сильнее! Плывем!

Потом, когда я уже стала подрёмывать, хлынул свет. Я легла грациозно. Он молча смотрел на меня.

— Жива?

Я, как птичка, выпорхнула, церемонно поклонилась:

— Алёна.

— Александр Данилыч... Торговец живым товаром, — отрекомендовался он.

— О! Светлейший! — воскликнула я, имея в виду нашего самого знаменитого Александра Данилыча — князя Меншикова.

Он поднял бровь, удивляясь моей эрудиции, а я, честно говоря, удивилась его знаниям.

— Я умная! — пояснила я. — Спасибо! — Я порывисто прижалась к нему, и мы двинулись.

Чего только не было в этом трюме! Корабль, как я скоро узнала, был только что куплен в Бременсхофене и поэтому шел как бы порожняком. Как бы!

Обычно кардек заставлен машинами пассажиров, а сейчас он был как бы пустой!.. Чего тут только не было! Даже маленький самолетик стоял!

А я-то боялась! При таком размахе провезти одну маленькую девочку — что за проблема! Счастлив мой Бог.

При выходе из этого огромного, грохочущего железом, пахнущего машинным маслом ангара на некотором возвышении стояла тускло освещённая стеклянная будка, оттуда бил ослепительный прожектор — и, сияя в его луче все ярче, мы приближались. Чуть отстранившись, я увидела, что за прожектором сидит тощий седой мужик в погонах и, выкатив зенки, смотрит на меня.

Из царства железного хлама вдруг родилась этакая ослепительная мисс Гараж и приближалась все ближе, сияя всё ярче, — я уже чувствовала нимб вокруг своих пышных волос. Я шла «волной», она от кончика ноги шла через колено, шла через таз, поворачивала меня плавно чуть влево-вправо, слегка скручивая тонкую талию и поворачивая пышную грудь, и заканчивалась лёгким поигрыванием губ. Я понимала, как важны эти шаги. Седой может вдруг не понять, откуда это я тут взялась, и не нажать педаль, освобождающую ту страшную, сваренную из труб вертушку, которая должна или не должна была нас пропустить в хорошую жизнь. Сколько раз я прокручивала гениальным своим телом эту железную конструкцию на родном заводе, но там, в будке, сидели знакомые Иван Палыч или Марья Сергеевна, им было даже радостно нажать педаль и дать мне «прокрутиться» на этой карусели. А тут на нас глядел суровый старик. И от того, понравлюсь я ему или нет, он поймёт или не поймёт, для чего Данилыч так рискует своей загранвизой, Книжкой моряка и т.д. Я сделала ещё два шага уже с