рукой обезьяны, рассыпался желтоватой мукой на его спине или шляпе.
II
Большая комната выбеленной гациенды вся уставлена по стенам большими и маленькими стеклянными бутылями и разноцветными жидкостями и порошками. Большой стол посредине ее служит, по-видимому, для химических исследований: он весь покрыт стеклянными колбочками и мензурками. Блестят медными частями микроскопы. В нескольких сложно составленных из стекла, меди и резины аппаратах идет, по-видимому, и сейчас какой-то химический процесс.
За другим столом, поменьше, склонился над бумагой и пишет молодой человек с выразительным англосаксонского типа лицом.
«…Таковы вкратце, дорогой профессор, мои успехи. Ваши указания и советы оказались блестящими. Здесь, на экваторе, все способствует моим опытам применения вашей теории о перерождении видов: тяжелый, полный электричества воздух насыщен плодородием. Черно-зеленая река, неслышно и медленно несущая свои воды у моей хижины, кажется потоком густой, могучей протоплазмы. Жирная земля, удобренная в течение тысячелетий, ждет, чудится, только толчка, чтобы начать рождать новые невиданные породы. Все дышит вокруг зарождением. И ваша теория, дорогой учитель, о том, что виды могут переходить в другие ступени, стоящие выше, не только путем тысячелетнего подбора, но и при помощи искусственного приспособления организма, доведения его до неимоверного максимума величины, — кажется здесь ясной и бесспорной. Пока я закончил опыты над актиниями, чуть видимыми обыкновенно в микроскоп Оберлендера. Теперь у меня дивная разводка, которую я разместил в особые резервуары. Я назову этот новый вид Actinia gigantea Ralphii».
Письмо писалось еще долго. Затем молодой человек вложил его в конверт, написал адрес:
— Сэру Вальтеру Бурбэнку, профессору. 41, Котсмор-Гардеп. Институт экспериментальной микроскопии, Лондон.
Затем, увидев через окно подъезжавшую кавалькаду, он быстро привел в порядок свой костюм и с оживившимся лицом направился навстречу приехавшим.
III
Обедали, когда солнце стало закатываться и его кроваво-золотые лучи проскользнули под тень пальм, где был накрыт стол. Царило странное стеснение. Молодой ученый был сдержан, хотя сквозь эту сдержанность сквозила неприязнь к нежданному третьему гостю, дону Альфонзо. В свою очередь, последний, уловив выразительные взгляды, брошенные украдкой Ральфом на сеньору Кончиту, сделался молчалив и нахмурил брови. Только старик Гомец, не замечая настроения молодежи, рассказывал о разных вещах — о своей предстоящей поездке в Манаос, о приключениях на Рио-Негро, и наконец, когда была выпита последняя капля апельсинного вина, он предложил дону Альфонзо отправиться с штат на полмили вверх по реке, чтобы показать ему место для сплавки леса.
— Это нас не утомит, а утром мы наметим деревья и часам к десяти можем выехать уже обратно в Санта-Изабель.
Дон Альфонзо неохотно согласился на предложение, но последовал за лесопромышленником, и через минуту их лошади скрылись в зелени леса.
За столом, где остались молодой ученый и сеньора Кончита, продолжало царить молчание. Нарушила его девушка:
— Как ваша работа, сеньор Ральф?
— Благодарю вас. Идет понемногу.
И добавил:
— Если вы интересуетесь, сеньора…
И, точно обрадованная <возможностью> вести разговор и не касаться, по-видимому, чего-то сокровенного, девушка живо схватилась за эти слова и почти воскликнула:
— О, да! Расскажите мне все, все…
Молодой ученый взглянул на нее, пожал незаметно плечами, помолчал. Потом заговорил равнодушно, холодно:
— Вы знаете, моей задачей было доказать, что путь, пройденный живым существом от инфузории до человека в течение сотен тысяч лет, может быть сокращен и превращен в простой лабораторный опыт.
— Я знаю это, — улыбнулась девушка, — и, право, вы мне и сейчас кажетесь колдуном…
— Все дело заключалось в том, — продолжал молодой ученый, — чтобы создать в организме, который требуется переродить в высший, целый ряд новых условий. Самым важным является увеличение их роста. Вы помните, я показывал вам месяц назад, здесь же, в большом стеклянном сосуде, странное животное; вы еще не хотели верить, что незадолго перед этим это животное трудно было разглядеть в микроскоп.
— Помню. Эти животные напоминали собой скорее цветы. Такие противные! Белесоватые, студенистые… И жадные: я, помню, бросала им бабочек и они моментально высасывали их. Вы случайно уронили один сосуд, и тогда от животного, упавшего на пол, остался посреди лужицы воды бесформенный слизистый комок. А между тем, у них такое красивое имя: актиния…
— Теперь они выросли еще больше, так что не помещаются больше в сосудах. Пойдемте, я сейчас вам покажу их… Завтра-послезавтра я приступаю к главной части своей задачи, — к опытам перерождения.
Они пошли по тропинке, направляясь к берегу Мараре. Маленький искусственный канал показался слева. Он питал водой из реки небольшой бассейн, диаметром около сажени, вырытый на расчищенной от деревьев прогалине. Около бассейна стояли ящики и сосуды вроде тех, которые были в комнате Ральфа, с химическими веществами.
— Сейчас я вам покажу много интересного… А пока… а пока, скажите мне: почему вы так давно не приезжали? Что значит этот дон Альфонзо? Неужели вы переменились ко мне? Неужели вы забыли все ваши слова, все ваши уверения, которые вы произнесли там, в Санта-Изабель? Говорите же, говорите…
С лица девушки сошла краска. Потупившись, она молчала, замедляя в смущении шаги.
Потом решимость овладела ею. Она вскинула голову и начала:
— Сеньор Ральф! Сейчас я все скажу вам…
Но намерению девушки не удалось осуществиться. В кустах послышался топот лошадей, и через момент на прогалину выехали дон Гомец, дон Альфонзо и сопровождавший их один из слуг Ральфа.
— Вы здесь?! — крикнул дон Гомец. — А мы не доехали до пристани: стало темно и дон Альфонзо предпочел вернуться, обещая мне завтра утром встать пораньте и проехать к месту сплавки.
Дон Альфонзо слез, между тем, с лошади, передал поводья слуге и, сумрачный, молча бросал взгляды на обоих молодых людей.
— Сеньор Ральф, — продолжал дон Гомец, — берите-ка лошадь дона Альфонзо и поедемте к дому, я вам кое-что расскажу… молодежь вернется сама.
Ральф пристально взглянул на донну Кончиту, но ее глаза были потуплены. Он молча взял повод у слуги и, сказав последнему:
— Оставайся здесь, Намбигура, — тронулся рысью вслед за доном Гомецем.
Молодые люди остались одни. Намбигура, спешившись, прислонился к дереву на опушке прогалины…
IV
Знойная экваториальная ночь уже