предрассудков, я еще так завидовала Татьяне Николаевне, мне самой все приходится, а ей такое счастье... и не ценит.

— Вот и ошиблись, Нонночка! — Денисов быстро оборачивал все на шутку: не хватало перед ней распахивать душу, он даже Тане об этом не рассказывал. — Вот и ошиблись. У меня отец был мужик, Владимирская область, слышали? Женился на маме в те времена, когда все перемешалось, познакомился с ней в институте, семья пыталась его ассимилировать в смысле культуры, но неудачно. Ему было некогда: пятилетки перевыполнял, заводы возводил, нет, я не шучу, он умер через два месяца после того, как ушел на пенсию, — не выдержал. Все не так просто: во мне мужицкая закваски тоже есть. — Денисов разлил последнюю водку. — Так что вы завидуйте Татьяне Николаевне, завидуйте. Правильно завидуете!

— Наша семья тоже из крестьян.

— Ну видите! — Денисов поднял рюмку. — Вот и породнились — все мы из рабочих и крестьян, все мы братья и сестры, как вспомнил один товарищ, когда наступила роковая минута. Такие дела, — протянул Денисов задумчиво. — И вот что, дорогая сестра, вы сейчас в общежитие к себе возвращайтесь и ничего не бойтесь, Таня скоро вернется домой. А с утра с новыми силами и принимайтесь, куда Цветкову от вас деваться?

— Это вы себя уговариваете! — произнесла Нонна с сомнением в голосе.

— Вы же сами нагадали мне успех, а какой успех, ежели жена бросит? — Денисов позволил себе немного пошутить. — Нет-нет, я вам верю, мадемуазель гадалка, вы уж меня не подведите.

Она встала.

— Только смотрите! — широко улыбаясь, сказал Денисов. — Осторожней, не станьте для Кости кошкой наоборот, вам кажется, вы сумеете Цветкова от всех мышей защитить, смотрите, как бы вам его невзначай не съесть!

Нонна засмеялась:

— Хорошо сказано, в духе вашей жены.

Она долго собиралась в передней, подкрашивала при нем глаза, заматывала шарф, и лицо ее заметно грустнело.

— Не драматизируйте, матушка, — иронически посочувствовал ей Денисов, — вы не Катерина из «Грозы», не в Волгу бросаетесь, замуж собрались.

— Получится, думаете?

— Всех благ! — подчеркнуто доброжелательно ответил Денисов.

— А сегодняшний вечер мы с вами исключительно переживем! Правда, Валентин Петрович? — тряхнула она на ступеньках фирменной гривой — и дальше, лишь бы последнее слово оставить за собой: — Не тушуйтесь, все будет путем...

Денисов захлопнул дверь. И так и остался стоять, тяжело прислонившись к притолоке.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

А в доме у Цветкова хозяин в это время что-то мило рассказывал Тане, был оживлен и весел, Таня по-прежнему лежала на кушетке, он сидел рядом. Таня приподнялась наконец, чтобы посмотреть на часы. Часы преданно глянули ей в глаза и все показали разное время.

— Который час, Костя? — спросила Таня ласково.

— Без двадцати одиннадцать.

— Позвоню Денисову.

— А ты разве не предупредила, что задержишься?

Таня промолчала.

— Набери мой номер.

Костя набрал, передал ей трубку.

— Не жди меня, я не буду ночевать дома, — сказала мужу Таня.

— Ты остаешься... — голос у мужа дрогнул, образовалась пауза, — у Цветкова?

— Наверное, — Таня оглянулась на Костю.

Денисов повесил трубку.

— Ты правда собираешься остаться? — в голосе Кости звучало неподдельное изумление.

Таня пристально глянула на него:

— Я пойду закончу прибирать на кухне, хорошо? — Ей надо было хоть секунду побыть одной.

На кухне Таня схватила первое, что бросилось в глаза, — палку с губкой, побежала в ванную, помочила губку, вернулась, начала протирать пол. Явился Костя, уселся на кухонной табуретке, вытянул шею, как испуганный гусь.

— Извини меня, Танечка, я, разумеется, не имею права вмешиваться, но ты нехорошо с ним разговаривала.

Таня остановилась, опершись на палку с зеленой губкой на конце. Предполагалось, что губка сама собой впитывает грязь, а потом сама, без помощи рук, отжимается той же палкой. Но такую грязь, как у Кости, губкой не ототрешь.

— Брось ты эту палку, хватит, кончай, кому нужна эта уборка...

— Да нет, раз уж начала... подними ноги, замочу, — Таня выпустила из губки маленькую лужицу, оказалось, это грязь. Таня замолчала, разглядывая, как грязь медленно растекается вокруг палки. Получилось озерцо. Озерцо иссякало робкими ручейками.

— Дожили, Танечка, — вдруг сказал Костя.

— Дожили? — Таня аккуратно собрала длинные ручейки в губку, получилось солнце, небрежное, как на детской картинке. Серое. В детстве его рисуют красным. — Как это мы могли с тобой дожить, если мы не жили.

— Таня! — Костя спустил ноги на пол.

— Посиди, еще не высохло. Все эти годы мы с тобой всё готовились к чему-то, разговаривали, — серое солнце на линолеуме растекалось, превращаясь в обыкновенную лужу, — и твердо знали, что созданы друг для друга, и я тянулась изо всех сил, чтобы тебе соответствовать. Ну скажи, соответствую наконец? Нет? Созрела?

Лужа медленно утекала вниз, к кухонной двери. Таня все еще стояла, опираясь на палку.

— Ты Денисова пожалел? А может, пора бы меня? Хотя, конечно, Денисов со мной эти годы жил, ты прав, ухаживал за мной, когда я болела, ставил банки, хлопотал... а ты... ты спрашивал по три раза на дню, как я себя чувствую. Зачем ты спрашивал? — Таня потерла лоб. — Я пытаюсь понять, что происходит, понять нас обоих...

— Прости, но если жизнь с Денисовым для тебя идеал, — невпопад откликнулся Костя и неприятно, одним ртом усмехнулся, но не получилось, нижняя челюсть у него заметно дрожала. — Я закурю, с твоего разрешения.

— Понимаешь, все эти годы, с самого начала, я была занята только тобой... семья, Петька, Денисов... да, даже Петька, кормишь его, а думаешь о своем, укладываешь спать, снова ты, Денисов со мной что-то пытается обсуждать, а мне неинтересно, я даже не слышу, а слышу, — не запоминаю, и он повторяет по нескольку раз, он убежден, что я рассеянная, для него я всегда рассеянная. Я с Денисовым куда-то еду, а мне не нужно, я ненавижу его машину, она меня всегда увозит против моей воли... Я сижу в компании, разговариваю, а сама мысленно комментирую разговор тебе... И так с утра до ночи. А потом наступает ночь, а за ночью, между прочим, утро... — Таня помолчала. — Ну что ты смотришь на меня, как ханжа? Да, он темпераментный человек, и утро тоже, а на утро у меня нет сил, хоть утро создано для любви, утром... — Таня только головой помотала и потянулась к пачке сигарет, но Костя перехватил ее руку.

— Не надо, тебе не нужно курить, — сказал он, — ты плохо выглядишь.

Она посмотрела на Цветкова, но лицо его расплывалось, от слез, что ли? Хотя нет, непохоже, слез у нее в глазах вроде