плечами Неплохов. — Пусть пока лежат.

— Пока! — усмехнулся Вадим. — Что такое «пока»? Моя мать приехала. Завтра она пойдет в больницу…

— Вот как? — не сразу ответил Неплохов. — Что же делать?

Он подошел к окну и поглядел на улицу.

— Ты на машине?

— Да.

— Ее нельзя допускать в больницу. — Неплохов, не поворачиваясь, по-прежнему смотрел в окно. — Прости, Вадим, не наше это с тобой дело. Но он беспомощен, и решать должен ты. Если она там появится, он может переволноваться. Все может случиться… — Неплохов повернулся. — Звони дежурному врачу. Скажи, чтобы никого не пропускали.

Вадим молчал.

— Как хочешь, — сказал Неплохов. — Тогда позвоню я.

Он вышел, из прихожей донесся его напряженно поясняющий голос. «Беспомощен», — повторил про себя Вадим.

Вернулся хозяин дома. Он улыбнулся.

— Будем чай пить! Даша на стол собирает.

— Что в больнице? — хмуро спросил Вадим.

— По-прежнему. Дежурит Маркова. Я ей объяснил, она поняла…

— Ничего она не поняла, — махнул рукой Вадим. — Поехали в институт.

«Победа» быстро шла по вечерней улице. Проехали мост, в воде отразились окна домов и фонари набережной.

— Да не гони! — сказал Неплохов.

Справа расстилалось темное поле пустыря. Было хорошо видно, как по другой улице к перекрестку мчится какая-то машина. Вадим сбросил газ.

— Тебе надо бы переписать отцовскую сберкнижку на себя, — посоветовал Неплохов. — Я, наверно, переведу его на пенсию. Понимаешь, институту нельзя без руководителя.

— Я убью вас, — сказал Вадим.

— Почему? — спросил Неплохов.

Вадим выжал педаль акселератора.

Перекресток приближался. Вадим не тормозил. «Черт с вами!» — подумал он. В нескольких метрах от них вспыхнули фары «Волги». Завизжали тормоза.

Неплохов вскрикнул. Через сотню метров Вадим остановился.

Неплохов выскочил из машины. Вадим медленно поехал дальше, но затем спохватился и повернул обратно.

По тротуару торопливо шагал маленький человек в светлой сорочке навыпуск.

Вадим притормозил и позвал:

— Валентин Алексеевич! Нам надо в институт.

— Эх ты! — сказал Неплохов. — Разве я виноват? Дурак ты, Вадим!

Вадим вышел и догнал его.

— Не выгоняйте отца на пенсию!.. Я вас прошу! Прошу! Понимаете?

* * *

Они включили свет в директорском кабинете. В углу за селектором стоял грубый коричневый сейф. Вадим открыл его.

Неплохов сортировал бумаги. Вадим сложил в стопку авторские свидетельства.

К маленькому отделению был свой ключ. Он туго повернулся в скважине, и Вадим увидел несколько запечатанных конвертов. На них не стояло никаких надписей.

Он надорвал один.

«…Я вижу в нем себя. Вадим — это смысл всей семейной жизни. Когда мы женились, мы не могли предположить, что он окажется главным. А все остальное ушло.

У Вадима нет матери. Он ожесточился. Однажды он вернулся с соревнований и рассказал об одном бое. Он говорил, что от его удара какой-то паренек лишился сознания на полчаса. Он сказал: „Надо было выиграть, я и старался. В худшем случае я бы валялся на полу вместо него“. Вадим иногда жесток, как все дети в его возрасте. Но это должно пройти…»

Вадиму стало неловко за отца. Зачем он писал матери? Знал же, что она с ним делала.

— Все! — сказал он. — Идемте.

— А что в конвертах?

Он пожал плечами. На прощание он еще раз оглядел кабинет, потому что думал, что теперь уже никогда не будет здесь. На никелированной вешалке висели пустые плечики для плаща. Окна были зашторены, а стол чист. Пахло пыльным, застоявшимся воздухом. Вадим вздохнул и снял с кольца ключи от сейфа.

На улице уже началась ночь. Дома светились окнами. Старик в майке открывал форточку; у стола склонилась молодая женщина; с открытого балкона доносилась музыка.

* * *

Отец болел долго. Вадим большую часть дня проводил в больнице, а по вечерам чертил дипломный. Отца еще не переводили на пенсию, но уже было ясно всем, что в институт он больше не вернется.

Мать собралась уезжать, в больницу она так и не смогла пройти.

Перед отъездом она сказала Вадиму:

— Ему не нужна была моя любовь! Он сам виноват.

Мать уже выглядела моложе своих лет, оттого что подкрасила волосы.

— Ты куда едешь? — спросил Вадим. — К своему… мужу?

— Какому там мужу! — она даже засмеялась. — Кому я нужна?

Ему было тягостно прощание. Он подумал, надо ли говорить про те письма или просто отдать их? «Потом», — решил он. «Потом» значило «после смерти». Но эта мысль походила на приговор, и Вадим отдал отцовские письма.

— Мне? — удивилась мать. — Я их возьму. Нет, нет!

Она сделала отталкивающее движение. Кажется, она боялась их брать.

Вадим больше ничего не говорил. Помолчали.

— Ну до свидания, сын, — произнесла мать. — До свидания, Димка.

* * *

Наступила пора защищать дипломный проект. Ребята собрали деньги для ресторана, и никто не признавался, что боится защиты. Вадим попал во вторую группу, ее пустили после обеда, когда все уже устали ждать.

Вальков и Качановский сидели за одной партой и с печалью глядели на Вадима. Неплохов курил в окно.

Вадим знал, что защитится в любом случае. Ему хотелось, чтобы все прочли его дипломный проект, тридцать вторую страницу, где резко написано: «Шкивы подъемника принимаю деревянные, так как все равно никто но прочтет этого».

Он приколол чертежи к доске и ждал.

— Что у тебя, Карташев? — поторопил Вальков и махнул рукой, точно благословлял.

Незнакомый лысый мужчина в шелковой сорочке с короткими рукавами раскрыл его дипломный проект.

— Что за вклейки? — проворчал он. — Неаккуратная работа!

Он заглянул в титульный лист:

— Карташев… Это не тот? А-а… Ну все равно, надо бы поаккуратнее…

Вадим не помнил, чтобы делал какие-то вклейки.

— Это не мой проект, — сказал он.

— Ваш. Не волнуйтесь, молодой человек. Можете начинать.

Вадим обвел взглядом комиссию. Значит, кто-то торопливо вклеил обоснование с правильным текстом? Лица Качановского, директора, Неплохова были бесстрастны. Но кто-то из них… Поднялась и опустилась на зеленую скатерть высохшая рука в старческой «гречке», глаз прищурился, улыбнулся. Качановский. Неприязненно морщился Вальков. Неплохов скучал, поглядывая в окно.

Вадим вдруг занервничал, сбивчиво рассказал, как работает автоматика.

Лысый незнакомец задал несколько вопросов, и он едва нашел ответ.

— Предлагаю удовлетворительно. Рецензия оценила работу как отличную? Н-да, товарищи…

В конце концов диплом приняли, написали в протокол — «хорошо». И все кончилось.

На улице было солнечно, лето начиналось, на асфальте