Балабанова, к примеру. Или Рому Узлова.
— Они родственников Балабанова перевозят, сегодня и вернуться должны.
Иван Краев, руки за спину и грудь бочонком, шел собираться в путь, шел серединой улицы и дивом дивился: не было ни земли, ни неба — степь, а нате вам — поселок. Целый поселок! И всего за каких-то три месяца. Это скажи кому, что подростки, не деревенские — городские, около которых не то что топор — сломанное топорище близко не лежало, за три месяца не хату, не избу-самануху слепили, а улицу домов поставили, в глаза наплевал бы тот неверующий и сказал: не ври, вруша. Смотрите, неверующие, вон они, энтузиасты, в одних тельняшках помахивают топориками наверху, стропила рубят, новые дома ставят.
Удивлялся шел Иван, и невдомек ему было, что сам себе удивляется. О себе он забыл, забыл, как, соскочив с трактора, брался за инструмент и лез на крыши, подгонял рамы, клал печи, настилал полы и учил забивать гвозди. Даешь целину!
Такая уж она есть, натура русская.
Сзади просигналила автомобильная сирена. Краев нехотя уступил дорогу, оглянулся и сразу же узнал МАЗ Ромы Узлова. Машине этой, видимо, на роду было написано перевозить семьи на новое жительство.
Шел серединой улицы Иван Краев. Шел МАЗ. Пропыленный, упрямо преодолевающий последние метры, с полным кузовом добра. И во весь рост над житейским этим добром стояла Шурка Балабанова.
— Сеня! Садись ты в кабину с детьми, я — в кузов, — отказалась она от женских привилегий еще в Лежачем Камне. — На такую-то волю да в клетке ехать. Не та я птица.
В крылатой плащ-палатке за плечами, которую привез ее Сенечка с войны, Шурка и впрямь походила на большую удивленную птицу, залетевшую далеко-далеко. Туда, куда не залетали ее предки.
ЛитВек: бестселлеры недели
